Когда закончилась война, я была очень счастлива. Так счастлива, что мне должно было быть стыдно, ведь погибло слишком много близких или просто знакомых мне людей. Но я готова была обнять весь мир, и вовсе не потому, что мы победили, а потому, что была уверена в том, что Гарри, мой Гарри, теперь будет со мной навсегда и ничто нам не помешает. Ведь я так любила его! Любила с того самого момента, как узнала, что он есть на свете! Ведь кто, как не он достоин самой чистой, самой преданной любви — человек, который спас весь мир, самый удивительный мальчик на свете. И я сделала все, чтобы доказать, что я достойна быть рядом. Что я не просто младшая сестра лучшего друга, не просто симпатичная девушка. Да, родители не могли купить мне дорогую мантию, как у Паркинсон, или помаду, такую, как у Парвати или Падмы, но мальчики смотрели на меня и без этого. Даже этот манерный Забини во все глаза смотрел, когда думал, что никто не замечает. А я думала только о Гарри, всегда только о нем. И вот, наконец, слава Мерлину, я могу быть рядом.

Мы вместе вернулись в Хогвартс, чтобы закончить обучение, чтобы думать о будущем и чтобы любить. И все бы было именно так, но однажды вернулся он. Никто из слизеринцев не посмел явиться сюда. Только он. Его проныра-папаша всеми правдами и неправдами стремился доказать свою лояльность и поэтому запихал своего никчемного сыночка в уходящий вагон Хогвартс-экспресса. Он был единственный семикурсник-слизеринец, и его поселили вместе со всеми, кто пожелал вернуться, и кого отпустили родители — сборная со всех факультетов. И его не должно было там быть! Он должен был сдохнуть во имя чистокровных идей своего полукровного Лорда! Но какие у него могли быть идеи, у этого жалкого, ничтожного, трусливого, ни на что негодного хорька?! Все, что у него было — это деньги его папаши и раздутое до размеров астрономической башни самомнение. Но нет! Он явился, продолжать отравлять жизнь всем, с кем соприкасался. Впрочем, с ним никто не хотел общаться. Каждое утро, по словам Рона, он вставал раньше всех только потому, что никто не хотел подвинуться и дать ему место в умывальне, чтобы он смог почистить зубы. Завтракал, обедал и ужинал он всегда в одиночестве, потому что ни один человек не желал сидеть с ним рядом за одним столом. На всех уроках его парта не была занята больше никем. Каждую пятницу мы, старшие курсы, устраивали вечеринки в общей гостиной, и каждый раз он уходил в спальню и сидел там, пока мы веселились. И так должно было быть всегда! Он должен был понять всей своей гнилой душонкой, до какой степени он никому не нужен, до какой степени он лишний в нашей жизни, в нашем мире. Но Гарри, мой благородный Гарри, решил, что это неправильно, что упавшего не добивают. Сомневаюсь, что хорек поступил бы так же. Однажды в пятницу вечером, Гарри долго смотрел на закрывшиеся за ним двери спальни, а потом пошел следом. Они вернулись минут через двадцать (могу поклясться — глаза у этого урода были красные от слез), Гарри усадил его в кресло, открыл для него бутылку сливочного пива и сел рядом. В тот момент я гордилась им, восхищалась его благородством, его всепрощением. Ведь я любила его! Мерлин, как любила!

С тех пор они почти всегда были вместе — сидели за одной партой, занимались в библиотеке, обедали, прогуливались по коридорам в промежутках между уроками. Рон и Гермиона были слишком заняты друг другом, а я училась на курс младше, что мне было делать?! Они были вместе даже, когда я была рядом, — стоило оглянуться, и его бледная тень выступала из-за какого-нибудь закоулка. Они даже пиво пили из одной бутылки. Впрочем, хорек пил мало, а еще меньше разговаривал. Только смотрел своими блеклыми глазками и ухмылялся. Вот именно ухмылялся… Такие, как он на улыбки не способны, у них с рождения рот перекошен. Гарри иногда даже таскал его с собой в Хогсмид, когда мы шли компанией. «Ты же понимаешь, Джинни, так нельзя. Нельзя быть совсем одному». О да! Я понимала. Старалась понять.

Накануне Хэллоуина Хагрид уехал куда-то на несколько дней и попросил Гарри присмотреть за Клыком — его нужно было кормить, выгуливать и закрывать на ночь в доме, чтоб не замерз. В тот вечер Гарри ушел пораньше, чтобы успеть сделать все это до праздничной вечеринки. А мы в это время наряжали гостиную и накрывали на стол. И этот околачивался здесь же, думая, что теперь ему позволено быть с нами на равных. Но так думал только он. И Рон очень ясно показал ему, что он ошибается. Мерлин! Какими глазами хорек смотрел на всех нас, когда услышал, наконец, всю правду про себя и свою ничтожную семейку. В них прямо-таки плескалась ненависть. Нечеловеческая ненависть и страх! Да страх, потому что он ничего не мог сделать нам. Он мог только развернуться и трусливо сбежать. Так и выскочил из комнаты как был, в одной рубашке. Никто бы и не вспомнил о нем, но вернулся Гарри. Он был весел и так красив после короткой прогулки. От него пахло дождем и свежестью. И он так нежно поцеловал меня. А потом… Потом он увидел, что его нет и бросился искать. Достал карту, но она ничего не показывала, и стало понятно, что это ничтожество побежал умываться своими соплями под дождь. Как девчонка, честное слово!

Все, абсолютно все были согласны со мной, но только не Гарри. Не снимая мантии, он отправился на поиски…

Вернулись они только утром. При этом Малфой был завернут в мантию Гарри, шмыгал красным носом, смотрел на нас, усмехаясь, и крепко держал Гарри за руку! Это было не справедливо. Неправильно! Я сходила с ума весь вечер, а они даже не думали возвращаться. Они остались в хижине Хагрида, на всю ночь. И я могу представить, что этот мерзавец наплел Гарри. Вот тогда я взорвалась! Как же он мог забыть все. И Билла, и Фреда, и Колина, и Дамблдора и даже Снейпа! И знаете, что ответил мне Гарри? Он сказал, что это мы забыли все, и если мы еще хотим воевать, то это наше дело, а он навоевался. Так он сказал и увел этого белобрысого урода в больничное крыло.

Вы не думайте, мы помирились в тот же день, и я даже согласилась со всем, что он сказал.

Ведь я так любила его! И верила, что до нашего счастья рукой подать. Еще чуть-чуть и у нас будет свой дом, много детей, воскресные обеды за большим круглым столом, Рон в роли Санта Клауса на Рождество и бесконечное количество дней и ночей, согретых любовью. У меня были все основания мечтать именно об этом. Ведь те рождественские каникулы мы проводили все вместе в Норе, и мне ничего не стоило представить себе, как это может быть…

Но стоило вернуться в Хогвартс, и все вернулось на круги своя. Где бы мы ни были, между нами всегда вставала его бледная тень. И Гарри не возражал. И я тоже…

Чего мне стоило прожить все это время вплоть до экзаменов! Я убеждала, уговаривла сама себя, что все так, как и должно быть! Что мой Гарри самый благородный, самый чистый, самый … МОЙ! Стоит еще чуть-чуть потерпеть. Впереди — лето. Наше лето в Норе. И его подготовка к школе Авроров. И этот мерзкий хорек уберется, наконец, в свою мраморную норку и мы забудем его, как страшный сон. Этого ждала я… Этого ждали все…

Но все вышло совсем иначе. Гарри не стал поступать в аврорат: он заявил всему миру, что раздал все свои долги. Гарри не поехал с нами в Нору: он заявил, что хочет обустроить свой собственный дом. Господи! Знала бы я тогда, что он имеет в виду! Он заперся на площади Гриммо и не показывался ни в Косом переулке, ни вообще где бы то ни было. Редко отвечал на письма и даже не потрудился разблокировать камин в том доме.

Рон, Гермиона и я решили навестить его в самом конце июля. В его день рождения. Ведь несмотря ни на что, он продолжал оставаться нашим другом, и, что уж греха таить, я все еще надеялась…

Дверь нам открыл Малфой. И мне сразу бросилось в глаза, что он был одет по-домашнему. Нет, конечно, на нем не было потертых брюк, как у моего отца или выцветшей футболки, как у Рона, но это была именно домашняя одежда. Малфой ни за что не вышел бы в таком виде на улицу. Он молча проводил нас в гостиную. В доме пахло краской и древесной стружкой, а на каминной полке в тяжелой серебряной(!) рамке стояла фотография родителей Гарри. Мы сели на новый кожаный диван. Он был такой новый, что Рон сел на самый краешек, словно боялся его запачкать. Мы хотели спросить Малфоя, что он здесь делает и где Гарри, но не успели. Наш друг появился из ниоткуда прямо посреди своей новой гостиной веселый и такой же… новый. Он вполне искренне расцеловал нас и снова усадил на диван. Незнакомый домовик подал нам чай: тонкий, почти прозрачный, фарфоровый сервиз, аккуратно нарезанный лимон на блюдце, сливки в изящном молочнике и горький шоколад… Все не так! Гарри сел в кресло рядом с Малфоем. В одно кресло… И все то время, пока мы пили чай, не сводил с него глаз. И в его глазах было солнце. А этот негодяй смотрел на нас, и в его глазах была жалость. Можете себе представить?! Не мы жалели это ничтожество, а он нас! Будто бы даже сочувствовал. И вот тогда я поняла: у нас с Гарри не будет Рождества, и воскресных обедов тоже не будет, потому что даже когда он целовал меня, я не видела солнца — в тот момент мои глаза были закрыты. Мне захотелось закричать на весь мир: за что? Почему? Ведь я так старалась! Но я не закричала. И не закричу никогда. И знаешь что, мистер Гарри Поттер, я тоже встречу человека, который будет смотреть на меня с солнцем в глазах. И, может быть даже, я буду счастлива. Очень счастлива.

Привет, вы меня узнали? Я — Рональд Уизли. Конечно, узнали. Нынче только ленивый не читал книжек миссис Роллинг. А кто не читал, тот обязательно смотрел фильмы с этими смешными ребятами! Я тоже смотрел. Один раз даже вместе с папой и Малфоем. Папа все причитал «Ах, какие затейники эти магглы», а Малфой шипел, плевался и комментировал. Вот терпеть не могу, когда комментируют. Не нравится — не смотри, или сиди молча и дай смотреть другим. Но, если честно, фильм мне не очень… Уж больно они все там кривляются и палочками машут, как моя мама шваброй во время генеральной уборки в Норе. А вот книжка мне понравилась. Хорошая, добрая книжка получилась. Мне даже кажется, что это кто-то из наших все рассказал миссис Джоанне, так здорово все вышло! Хотя кое в чем она явно переборщила. Вот, например — какой из Невилла зельевар? Снейп, покойный, прости Мерлин, гад еще тот был, но в учениках никогда не ошибался: или ты знаешь, как Гермиона, или нет, как Невилл. Хотя он и правда в Хоге работает, только вместо профессора Стебль гербологию преподает, вот так. А имена!? Тут она тоже явно не того… Даже Малфои со всеми своими причудами вряд ли бы назвали ребенка в честь какого-то членистоногого (слово-то какое мерзкое), или, чтобы Гарри придумал что-нибудь типа Альбус-Северус! Нет, вы только представьте себе: сидите вы в своей комнате книжку читаете, а вас мама зовет: «Альбус-Северус! Немедленно обедать! Джонни, Мери, Кетти уже за столом, а ты, Альбус-Северус, отдельного приглашения ждешь?» Поди, выговори такое! Или еще — не мог наш Гарри аврором стать! Никак не мог! Он за всю жизнь ни одной «Авады» не сказал. В лоб дать он может, а что-то серьезное — нет. Гоняет он свой снитч по белу свету и считает, что больше ему ничего не надо. Он — Герой, ему можно. Меня даже иногда зависть берет.… Нет, вы не подумайте чего. Мы с Гермионой очень счастливы и у нас есть Роззи! Скоро будет еще, пока не знаем кто. Магглы, говорят, изобрели такую штуковину, через которую можно подглядеть, но мы не хотим. Пусть будет, как будет. Честно сказать, мы не очень-то хотели второго. Просто так получилось… Гермиона много учится, говорит, магия магией, а без высшего образования нынче никуда. В общем, когда хватились — было уже поздно. Не то, чтобы… Просто сейчас все дорожает. За квартиру плати, за няню плати, антиаппарационные барьеры, метла новая — все денег стоит. Да и врач хороший тоже за так работать не станет. Аврорат — все же не министерство, а я хочу, чтобы у моих детей были новые игрушки, и новая одежда и, чтобы, когда придет время, на своем Рождественском балу моя маленькая принцесса была самой красивой на всем белом свете, чтобы все мальчишки вокруг нее попадали.

Впрочем, что я все о себе. Вам, конечно, не очень-то интересна жизнь какого-то там Рональда Уизли. Вы хотите все знать о Гарри. Я прав? Ладно. Так и быть. Гермиона, конечно, будет сердиться: она всегда говорит, чтобы я не вмешивался в чужую жизнь, но я и не вмешиваюсь, просто рассказываю, как это все получилось. Короче, сразу огорчу всех — Гарри не женился на Джинни. Честно, я даже рад. Она, конечно, моя сестра, и я ее люблю, но уж больно она на него вешалась, так, что это всем заметно было. Не хорошо это. Девчонка только тогда цену имеет, когда ее добиваться нужно, а когда она сама на тебе виснет… Неправильно. Сначала она очень плакала, так плакала, что я хотел Гарри шею свернуть. А потом, потом она решила всем на свете доказать чего она стоит. Только я думаю, она хотела, чтобы Гарри ее оценил и понял, чего лишился. Тут рядом с ней и оказался этот… Забини, тролль его дери. И вот они до сих пор вместе. Болтаются по курортам каким-то, тусовкам, чего делают — никто не знает. Приезжают раз в году все такие разряженные, надушенные. Сын у них, чуть постарше Роззи. Джеймсом зовут, это она тоже назло Гарри… Правда, до сих пор не женаты. Отец очень злится, а мама уже рукой махнула: столько лет, чего уж.

Мы с Гарри уже потом разговаривали — у Тома как-то сидели, пиво пили, он мне и говорит, мол, какой из меня, Рон, отец семейства, не знаю я об этом ничего. Мне Гермиона потом статью цитировала из одного страшно умного журнала, что дети, которые выросли нелюбимыми, или нежеланными, или вовсе без родителей, сами не умеют семьи создавать. Ничего у них не получается, как там… «подсознательная проекция собственной судьбы» ну или вроде того. Так что, если они и женятся, то потом все равно разводятся. Вот так.

Год после Хога он весь в раздумьях ходил: чего да как, а потом его Вуд уговорил в квиддич попробовать. Теперь играет в клубе и сборной. Да, и примерно в это же время рядом с ним появился Малфой. Я точно не помню, как это получилось: мы с Герми тогда были сильно заняты. Ну, вы понимаете…

Я разозлился очень. Надо же, думаю, лучший друг и на тебе. А потом подумал: ну друг, что ж он теперь свечку нам держать должен. Малфой — сволочь, конечно, но знакомая, а то вокруг Гарри вечно всякие ошиваются.… А этому хоть понятно, что надо — имя там восстановить доброе, то да се. Так они и стали вместе всюду появляться, на посиделки там всякие, праздники, в гости. Гарри даже к малфоевской мамаше на день рождения ходил. А потом хорек и вовсе к Гарри переехал. Гермиона уже тогда, я помню, удивилась. А я подумал, мало ли, многие же друзья вместе квартиру снимают, Гарри одному в большом доме скучно, а Малфою всяко удобнее до работы добираться. Он уже тогда в банке работал. А потом случилось … В общем, на одном матче Гарри упал. А вы что думали? Такое даже с самыми великими ловцами случается. Короче, упал он здорово, матч остановили, а его тут же в Мунго доставили. Мы с Герми сразу туда рванули, а там уже народу куча целая. Команда вся, журналисты, мама моя, Невилл, даже Джинни явилась со своим этим… Колдомедики бегают, двери хлопают, но к Гарри никого не пускают и не говорят ничего. Ждали мы час, наверное, а то и больше. Гермиона тогда беременная была, и я уже хотел ее с мамой отправить домой, но тут из палаты выходит старший врач, седенький такой дедушка в очках, на Дамблдора чем-то похож, только очки другие и ростом пониже. И говорит он, мол, здоровью мистера Поттера ничего не угрожает, но он еще очень слаб, поэтому к нему только самых близких можно пустить и то только на две минуты. А кто Гарри самый близкий? Никто и возражать не стал, когда мы с Герми сквозь всю эту толпу протиснулись. Заходим мы, значит, в палату, а там Гарри весь в бинтах по самый нос, а рядом с ним на стуле возле кровати хорь белобрысый сидит и за руку его держит. А я-то удивлялся, когда под дверями стоял, куда это наш друг сердечный запропастился? Нет! Вы представляете! Никого не пускали, а этот, значит, все время здесь торчал и никто его не выгнал!!! Сидит этот тип и говорит нам: «Давайте, Уизли, побыстрее, Гарри (!?!?) отдыхать надо». А Гарри пищит из бинтов своих: «Ну что ты, Драко, все хорошо». Нет, вы представляете, он его Драко называет!

И тут с глаз у меня, как пелена спала. Ну не будет даже самый преданный друг сидеть вот так вот у больничной койки и за руку держать и, права Гермиона, ни за что не переехал бы Малфой в дом на площади Гриммо просто потому, что так на работу удобнее добираться. Это же Малфой! Ему сто домовиков надо, чтобы одну его задницу подтирать, а там только Кикимер древний, как дерьмо Мерлина. И что же это за работа у него такая, если он на каждую игру с Гарри по всей Англии катается, и даже на выездные матчи пару раз выбирался! Это ж сколько денег нужно и времени! А главное — зачем?!

Вот это все у меня на лице в тот момент, наверное, и нарисовалось. Потому что Гермиона очень быстренько с Гарри распрощалась и вывела меня оттуда. Долго я потом в себя приходил и долго с Гарри не общался. Я не то, чтобы не знал о том, что такое бывает, просто никак не мог представить, чтобы мой самый лучший друг…. А Гермиона ничего, очень даже с ними обоими разговаривала и через камин, и так. И даже на крестины их позвала. Явились. Оба. Впрочем, я скандалить не стал — ни к чему это, да и не изменит ничего. Ведь Гарри если что в голову взбрело — ни за что не отступит.

Теперь-то я уже привык. Я даже пива с Малфоем выпить могу, если Гарри задерживается на тренировке. И ведут они себя вполне прилично, ну, не как педики из анекдотов: ни сюсюкают, ни лижутся при всех. Уж не знаю я, чем они наедине заняты, и, честно говоря, знать не хочу. А так — даже странно: парни как парни, девчонки на них оборачиваются.

Я даже Гарри спросил как-то — почему, а он только плечами пожимает — не знаю, мол. Только, когда я смотрю на него, такого как сейчас — уверенного в себе, веселого, шального немного, красивого, если про мужика такое сказать можно, вспоминаю тощего и затюканного мальчишку-очкарика и думаю — да и хрен с ним, в самом деле, если для того, чтобы мой друг счастливым был ему зачем-то хорек понадобился, пусть будет так. Пусть не так, как в хорошей книжке миссис Роллинг, все равно.

И книжку я эту обязательно прочитаю Роззи, когда подрастет, чтоб она знала что такое настоящая дружба и настоящие приключения! А если она спросит, почему все на самом деле немножко не так, я смогу ей объяснить. А чего не сумею, так Гермиона сможет. Она, знаете, какая умная!

Ой, сказать забыл. Мамаша-то хорьковская недавно ребенка родила! Представляете! Это в ее-то возрасте! Моя мама прямо дымолетным порошком рассыпалась, как узнала. Мальчика. Назвали каким-то странным малфоевским именем. Никак не запомню каким…

Знаете, что самое страшное в жизни? Не знаете? И не дай Мерлин узнать! Самое страшное — это пережить собственных детей… И когда говорят, будто боль переживается легче, если есть другие дети — это самая нелепая ложь, какую только можно придумать. И страшнее становится во сто крат, когда понимаешь, что не долюбила, не додала, не смогла уберечь… Такого я не пожелаю даже самому заклятому врагу. Мир вокруг рушится, и на многое начинаешь смотреть другими глазами. Может быть, поэтому я так просто смогла принять то, что случилось с Гарри и этим мальчиком — сыном Цисси Малфой.

Никогда не забуду, когда увидела их впервые: сидят рядом на старом диванчике, как два петушка-первогодка. Оба худенькие, злые, в глазах вызов, того гляди клюнут. У того, второго, губки трясутся, вцепился в Гарри — не отпустит! И куда подевался избалованный отпрыск важного Люциуса, каким я его помню? И сказать бы надо дурачкам этим: что ж вы делаете, глупые? И себе, и другим жизни ломаете! А я смотрю на них и думаю: накормить бы, проверить, теплое ли белье надето, чисто ли в комнате… И никак не могу себя заставить правильные слова говорить. А за окном слякоть — ноябрь на дворе, под дверями — журналисты — им сенсации нужны, и во всем волшебном мире тарарам великий — герой-то вовсе не таким оказался, каким надо…

Герой… Мальчик, которого и не спросил никто, а хочет ли он, а может ли? Что в его жизни было? Ни любви, ни радости, даже сладкого вдоволь и то не было! А потом еще и долг ему повесили. За всех нас ответственность. А легко ли это в 11 лет узнать, что ты — и не ты вовсе, что родителей твоих убили? А с 15 лет ждать — ты убьешь или тебя? Тут и в 50 голова сломается. Так чего ж вы хотите?

И мы-то, взрослые, умные, что вокруг него были вместо того, чтобы приласкать лишний раз только вздыхали да ахали. Он же для всех нас с самого начала Героем был! А теперь учить пытаемся. Кто ж, скажите, виноват, что он тепла искал, которого ни у кого не нашлось, только у блондинчика этого. Он один в нем просто Гарри увидел. Ох, дети-дети…

Встретила я тогда в Косом переулке Нарциссу. Шла. Спина прямая. Голову высоко держит, а в глазах тоска смертная. Ей-то каково! Итак, фамилию на всех углах полощут за мужнины подвиги, а тут еще и сын… Он у нее единственный. Наследник был. Нас, магов, мало очень, живем обособленно, пару себе найти сложно — кругом одна родня. Думаете, мы не знаем, к чему это приводит? Вырождение. Сильных волшебников с каждым поколением все меньше. А тут такое… Люциус, говорят, рвет и мечет: сына наследства лишил. Как же! Древнейший род прервется! А сына-то кто воспитывал, кто спрашивал с кем ему и как жить? Ему с пеленок внушили, что он самый лучший, самый достойный, что ему все позволено потому только, что чистокровным родился. Что захочет его правая нога, то и получал с превеликой радостью. А все остальные — грязь под ногами. И другой-то, может, и сломался бы, и душу бы сто раз запродал бы, а этот — нет. И директора убить не смог и Гарри не выдал там, под носом у Лорда. А ведь боялся до смерти, наверняка боялся! Сейчас, говорят — выгоду парень искал. Только я думаю, какая уж тут выгода, ежели он чуть заживо не сгорел. И Гарри для него теперь — единственная надежда на то, чтобы на верный путь встать. А что за путь? Только Мерлин знает…

Осуждать все горазды. Вот ведь, когда ты правильный, удобный — всем хорош! А шаг в сторону сделал — уже изгой. А вы хоть раз видели, как они друг на друга смотрят? На меня только Артур так в пору своего жениховства заглядывался. И не похоть какая-нибудь во взгляде таком (Мерлин! Это чего ж только не понапишут!), а любовь такая, про которую в книжках написано. Только книжки такие сейчас читать не модно. А по мне, так стоило бы! Сейчас люди во всем выгоду свою ищут: где невеста богаче, где жених престижнее. У меня вот не было ничего, и нажила я немного. Все богатство — дети. И ни на что я счастье свое небогатое не променяю, а если б смогла я тогда Фреда собой прикрыть, так еще бы счастливее была…

В общем, пожалела я их тогда. Ничего говорить не стала. А вот всем остальным сказала, чтоб отстали от них. Ведь, если чему быть, того не миновать, а если не суждено, тогда уж…

Никто, наверное, не ожидал от меня этого, думали, что я Гарри уже в зятьях вижу, потому и замолчали все. А я время от времени стала к ним захаживать. Постирать там, приготовить чего-нибудь — какие из двух мальчишек хозяйки — Драко, вон, ни чай-то заварить, ни постель заправить не умеет. Потом, смотрю — Гермиона наша то книжку, какую им принесет, то в лавку за продуктами для них сбегает. Выходить, они тогда не очень выходили. У нас же как? Только нос из дверей высуни — Скиттер тут как тут. Они и мне-то поначалу не очень верили. Все ждали — когда воспитывать начну. А Гарри еще за подругу свою очень переживал — боялся, что она из-за него с Роном поссорится. Младший-то мой уж больно сердит был на друга. И казалось мне, что даже не потому, что он с мальчиком сошелся, а потому, что мальчик этот Малфой-младший. Только Гермиону-то переубедить в чем-то трудно, особенно, если она в собственной правоте уверена. Так мы с ней и бегали к ним по очереди. И главное — обе знаем, что навещаем, и молчим. Даже друг с другом. А к Рождеству ближе появилась на площади Гриммо Нарцисса. Явилась с целой свитой домовых, с коробками, чемоданами….

Села в гостиной (это мне Гарри потом рассказывал), смотрела на них долго, а потом заплакала. Велела все вещи, что принесла, распаковать — а там и посуда, и белье постельное, и одежда, и даже безделушки какие-то, чтоб на полки и столы расставить. И ключик от сейфа в Гринготсе для Драко. Все деньги свои, что ей по наследству от Блэков остались, она на сына перевела. Вот так вот. Материнская любовь — это вам не шуточки, ей никакие условности не указ. Потом встала молча, сына расцеловала, Гарри кивнула, улыбнулась даже и ушла. Уж не знаю, какой там у нее разговор с мужем вышел, только с тех пор стала она в том доме частым гостем.

Постепенно все смирились. Ведь, по сути, какая разница — девочка или мальчик, главное хорошо им вместе. Они когда к нам приезжают, аппарируют у калитки и идут к дому, а мне из окошка видно — черненький и беленький, один пониже, другой повыше, рука об руку и такие оба красивые, хоть картинку рисуй. Что же плохого в этом? Что недостойного?

Плохо ненавидеть друг друга, убивать, калечить, а любить…

Я когда к Фреду хожу, все ему рассказываю и думаю, что он-то точно согласился бы со мной, с самого начала согласился.