1. Пять лет спустя

Маггловская врач задает самые разнообразные вопросы.

Некоторые вполне понятные:

— Он может сам одеваться? Чистить зубы? Бриться?

Нет. Нет. Нет.

Некоторые требуют длинного ответа и демонстрации:

— Он ест самостоятельно?

И да, и нет. Нужно показать ему сначала, направив его руку ко рту, а после того, как он съест пару кусочков, убедиться, что он понял, что от него требуется. А потом нужно проследить, чтобы он съел столько, сколько нужно.

Некоторые забавные:

— Вы одеваете ему подгузники?

Нет. Он хмурится и не совсем понимает. Он берет его на долгую прогулку каждый день после ужина, потом они принимают душ, потом через полчаса он усаживает его на унитаз. Его пищеварение работает как часы, день за днем.

— Его нужно подтирать?

Конечно, но там особо и нечего подтирать, при такой специфической диете. Необходимость заставила его стать экспертом-диетологом. Он даже не может вспомнить, случался ли за последнее время какой-нибудь неприятный или конфузливый момент.

Следующий вопрос сбивает его с толку, но потом она объясняет, что некоторых пациентов мужского пола купают медбраты, из-за их физических реакций. Он сглатывает и отрицает существование сексуальных рефлексов.

Врач задает последние вопросы и заканчивает свои заметки.

— Что ж, похоже, что ваш подопечный в превосходном состоянии, мистер Поттер. Не волнуйтесь, мы о нем как следует позаботимся на время вашего отпуска, — она улыбается ему теплой профессиональной улыбкой. — Давайте отведем его в его палату.

Комната приятная и светлая, минимум мебели.

Гарри одобрительно кивает и поворачивается, чтобы уйти, но не так это просто. Они ни разу не расставались за последние пять лет. Но ведь это всего на неделю, к тому же у этой частной клиники очень высокая репутация.

Он не смеет поцеловать его в присутствии врача.

Через два дня они вызванивают его в Бате.

Через час он уже в клинике.

— Мы сделали все, что могли, но так и не смогли заставить его поесть, — врач очень взволнована и явно пытается оправдаться. Он ценит ее заботу, ведь она предпочла вызвать его, чем прибегнуть к процедуре принудительного кормления, хотя он и подписал необходимые документы.

Комната все такая же светлая и радующая глаз.

Гарри выдвигает стул и садится рядом с неподвижной фигурой. Он берет его руку со стола и вкладывает в пальцы ложку.

— Все хорошо, Драко, — тихо говорит он. — Я здесь.

Ложка поднимается...

2. Предназначение, предопределение и предрасположение

Он знает, что не должен. Это ужасно — поступить так с другим человеком, и он презирает себя за то, что даже просто думает об этом. Но вопросы врача что-то расшевелили в нем... что-то, что не давало о себе знать так настойчиво уже долгое-долгое время.

Он помнил тот день, годы тому назад. Протянутые руки сквозь металлические решетки камеры в Азкабане. Отвратительный запах отчаяния и гнили. Ощущение кожи Драко, влажной и холодной везде, кроме... Он помнит его шумное дыхание, резкое, болезненное, и как чувствовалась его кожа под губами... и неожиданно он понимает, что больше не выдержит ни минуты, если сейчас же не прикоснется к другому существу...

Он знает, что это неправильно, но ему это так необходимо… все равно никто не узнает, и с Драко ничего не случится, если он с часок побудет дома сам. Он запрет его в комнате с включенным телевизором, а еще поставит специально записанную для него пленку, где он рассказывает ему обо всем, что случилось за эти пять лет. Этого будет более чем достаточно.

Он ведет Драко через маленькую комнату и помогает устроиться в кресле. Кошка не слишком довольна, что ее согнали с насиженного места. Она любит, растянувшись во всю длину, дремать на коленях Драко после обеда. Но, наверное, она захочет на улицу, как только он уйдет из дома, однако Гарри не решается оставить дверь в комнату Драко открытой. Хотя и знает, что тот не сдвинется с места и не станет блуждать по дому, пока его не будет...

Кошка одаривает его неблагодарным взглядом, когда он выставляет ее в холл.

Он запирает комнату.

Так, теперь быстро, пока не передумал.

Бутылочки выстроились в ряд на зеленом бархате в тщательно охраняемом ящике для медикаментов. Когда-то их было двенадцать. А теперь осталось семь. Он пытается убедить себя, что использовать одну в год — это нормально. Его совесть возражает, но у нее нет ни шанса против разума и тела, объединивших усилия.

Он укутывается в плащ-невидимку, а потом взмахом палочки усиливает защиту вокруг дома.

Apparate.

3. Преступные удовольствия

Это место привлекает его тем, что, в отличие от других подобных заведений, которые он посещал, тут он более всего ощущает себя как дома: хозяйка все содержит в удивительной чистоте, а к своему персоналу относится по-матерински.

А может быть и потому, что ее круглое лицо в седеющих кудряшках, с розовыми щечками и добрыми глазами, так напоминает ему о миссис Уизли. Она называет его "дорогуша" или "милок" и всегда предлагает чашку чая с пирожными, прежде чем заговорить о деле.

И не то чтобы, было особо что обсуждать.

— Спасибо, милок, — говорит она, пересчитав врученные ей банкноты, — Идем, я провожу тебя наверх.

Он идет за ней в уютную комнатку с камином и большим окном, выходящим в сад. Это самые лучшие покои в заведении, а также самые дорогие. В первый раз он подумал, что выбрал именно эту комнату, потому что ощущает вину. А теперь он думает, что выбрал ее, потому что она напоминает комнату Драко в его доме. В их доме.

Весной воздух наполнен ароматом сирени, летом — ароматом роз.

— Пять минут, — говорит он, вдыхая густой и богатый запах осени: чернозема, мокрых деревьев, опавшей листвы.

— Конечно, дорогуша, — она вручает ему ключ.

Он размышляет над этим жестом, который кажется бессмысленным в подобном месте, пока при помощи Incendio зажигает огонь в камине и пристально вглядывается в языки пламени. Потом он слышит легкий стук в дверь.

Она — сквиб, как и большинство девушек здесь. Остальные — магглорожденные ведьмы, которые так и не получили магического образования и оказались в заведении Мадам Аделины по причинам, которые он легко мог бы себе вообразить, но не хочет лишний раз об этом задумываться.

Он улыбается девушке и спрашивает ее имя.

— Вайолет, — отвечает она неожиданно низким как для женщины голосом. Она также слишком высока для женщины, кончик ее носа почти вровень с его собственным.

Под мантией она оказывается в облегающей сорочке из мерцающей материи, которая плотно облегает ее маленькие груди и узкие бедра. Гарри рад этому: у нее достаточно мальчишеская фигурка, поэтому ей потребуется меньше... усилий.

— А как тебя зовут?

Она смотрит на него темно-карими глазами, такими же, как и у него, благодаря контактным линзам.

— Я — Гарри.

— Здравствуй, Гарри.

Он кивает.

Улыбается немного напряженно.

Бутылочка с зельем обжигает его сквозь карман брюк.

Imperio.

Он шепчет заклятие, подавляя ее волю, но скорее предлагая, чем приказывая. Эту способность он обнаружил случайно, когда на очередной встрече его издатель тянул время, а сам он нетерпеливо рвался домой к Драко. Он не гордится этим умением и редко его использует, но, применяя его здесь, он не так чувствует вину.

Ее лицо приобретает отсутствующее выражение.

— Я тебя не обижу, — обещает он и протягивает ей бутылочку. — Выпей.

У него не так много времени, но он как может помогает ей пройти через трансформацию и дает ей несколько минут, чтобы прийти в себя, расслабится и устроиться поудобней, и тогда он входит в нее, легкими и нежными поцелуями покрывая гладкую кожу между лопаток.

— Гарри, — голос не совсем тот, но достаточно похож.

От него бросает в дрожь.

— Драко, — выдыхает он и немного отстраняется, чтобы еще глубже толкнуться в уютную теплоту гибкого тела под ним.

Он хочет брать его медленно, растянуть удовольствие, чтобы получше и надолго запомнить это ощущение — быть внутри другого человека. И когда вернется домой, он будет это помнить. Но часть его волнуется о том, что Драко остался дома совсем один, а другая часть жаждет высвобождения, и эти два чувства заводят его с умопомрачительной скоростью.

— Драко, — он тяжело дышит ему в затылок, — Боже, Драко.

И слышит в ответ стон. Потянуться вниз и обхватить руками — это почти рефлекс. Обнаружить партнера возбужденным — это больше, чем он ожидал.

— Поласкай себя, — выдыхает он со стоном и уже больше ни о чем не думает, только движется, задыхаясь... и, наконец, кончает в едином ритме с ним.

Если и есть что-либо положительное в использовании этих особых чар в таком месте, так это то, что ему нет необходимости подниматься и уходить, как только дело сделано. Он может обхватить руками это теплое тело и лежать рядом, не чувствуя неловкости или застенчивости, притворяться еще некоторое время, мечтать о том, как все могло бы быть...

— Расскажи о себе, — просит он и слушает этот голос, который не слышал уже больше года, пока зелье не начинает терять силу.

Когда приходит время одеваться, ему кажется, что одежда ощущается на коже как-то иначе. Или может теперь это его кожа ощущается иначе.

Девушка наблюдает за ним, лениво растянувшись на мятых простынях, и он признается себе, что ему нравится то, как она на него смотрит. Так давно никто не смотрел на него с благодарностью.

Она выскальзывает из постели, когда он достает свою мантию из шкафа.

— Ты такой милый, — говорит она, расправляя тяжелые складки материи на его плечах. — Приходи еще как-нибудь.

Он кивает и мягко освобождает ее разум от заклятья.

Его пальцы обхватывают палочку, прикрепленную во внутреннем кармане мантии.

— До свидания, Вайолет, — прощается он, открывая дверь. Его улыбка уже менее напряженная.

Obliviate.