Вот уже тринадцать ночей я рыщу в поисках его. Пять ночей назад в туалете Миртл я использовал Сектумсемпру. Рон и Гермиона устали повторять, что я помешан, одержим Малфоем. Теперь они просто переглядываются, в глазах читаются паника и тревога. Знают, что я больше не слышу их. Я сосредоточен. Я должен быть сосредоточен.

Дело в том, что я прав. Они ошибаются насчет Малфоя, а я схожу с ума, пытаясь найти достаточно доказательств и убедить их раз и навсегда в том, что он – Пожиратель смерти. Что мне делать? Отрезать ему руку и принести друзьям, чтобы показать Метку? Я знаю, она там. Просто знаю. Даже если я увижу ее, для меня это ничего не изменит. Мне нужно ее видеть лишь для того, чтобы закричать, когда придет время: «Я же говорил вам!»

Просто я не понимаю, почему они не хотят верить, что Малфой может по уши увязнуть в делах Волдеморта. Они думают, Малфой слишком молод, чтобы того интересовать. Я повторяю им, что Волдеморту плевать, кто его Пожиратели – дети или взрослые. Ему ведь и на то плевать, что я – еще не взрослый. Мой возраст не мешает ему меня преследовать... Когда он сражается со мной, он делает это всерьез. И величайшим разочарованием для меня стало то, что Гермиона, умница Гермиона не способна применить ту же логику по отношению к Малфою. Нет сомнений, Волдеморту нужны шпионы в стенах Хогвартса. Малфой – идеальная кандидатура. А кто же еще?

И вот он я, снова меряю шагами коридоры. Ломаю голову над тем, как же он каждую ночь умудряется покинуть замок и куда исчезает. Когда увижу Люпина в следующий раз, скажу ему, что от его чертовой карты никакого толку. Она не может найти для меня Малфоя, так какой же в ней прок? Отец и Мародеры. Как они мне нужны, прямо сейчас, но я предоставлен самому себе. Есть только я. И Малфой.

В замке холодно, хотя уже наступило лето. Каждый вечер я напоминаю себе, что надо бы вытащить один из свитеров миссис Уизли и носить под мантией-невидимкой, и каждый вечер я слишком занят своими мыслями, так что вспоминаю о свитере, когда Гриффиндорская башня уже далеко позади и нет смысла возвращаться. К тому же, вернувшись, я бы наткнулся на пронзительный взгляд Рона, наполненный злым разочарованием – ведь я не бросаю свою затею.

Малфой – Пожиратель смерти. Я это знаю.

Еще десять минут, потом все. В этот вечер я исследую пятый и шестой этажи, внезапная мысль заставляет меня раздраженно фыркнуть: сейчас я мог бы без труда пройти с закрытыми глазами по каждому коридору и лестнице. Готов поспорить, даже Фред и Джордж не знают замок так, как знаю его я.

Снейп и Филч оба сегодня дежурят, так что нужно быть вдвойне осторожным. Филч и миссис Норрис меня не беспокоят, но я не хочу попасться в лапы Снейпу. Хватит с меня субботних отработок, не хочу дать ему повод назначить еще и воскресные. Проверяю карту. Филч на кухне, а Снейп возле Большого Зала. Это значит, я в безопасности, по крайней мере, на некоторое время.

Шесть коридоров, три двигающиеся лестницы, пятнадцать аудиторий, перемещающаяся кладовка для метел – все, сдаюсь. Наконец-то.

Я почти сворачиваю за угол, но вдруг слышу шум. Это обнадёживает. Слабый звук шагов. Может, подошвы шуршат по каменным плитам? Замираю перед поворотом, задерживаю дыхание, прислушиваюсь изо всех сил – вдруг еще что-то уловлю. И я не разочарован. Вот опять. Легчайший шорох – движение воздуха, крадущиеся быстрые шаги.

Сердце колотится во рту, кожу головы вдруг холодят ледяные иголочки пота. Шум прекратился, и я никак не могу понять, насколько близко он был и в каком направлении мне следовать. Я могу потерять свою добычу, эта мысль побуждает меня действовать, я боюсь упустить шанс поймать Малфоя на месте преступления.

Я прижимаюсь к стене спиной, башмаки касаются камней в кладке, ладони распластаны, впитывают холод, который источают серые мощные стены, от него не защищает даже плотная ткань мантии. Я осторожно вытягиваю шею, чтобы заглянуть за угол, высовываюсь, чтобы лучше видеть коридор.

Он в трех шагах от меня, и быстро приближается. У меня нет времени!

Шок не позволяет мне быстро убраться с дороги. В спешке Малфой почти проскальзывает мимо меня за угол, он двигается почти бесшумно, плащ с капюшоном стелется за ним. Малфой врезается в мое невидимое плечо и отлетает в сторону. Ударившись о противоположную стену, он оказывается на полу жалкой кучей тряпья.

Он сдавленно вскрикивает от потрясения, в руке я вижу палочку, пальцы сжаты слишком крепко – так от нее не будет особого толку. Он вертит головой, ищет меня, но не находит. У меня есть секунда или две, чтобы посмотреть на Малфоя. Мне приходится признать, что я поражен. И я понимаю, что был невнимателен. Я искал следы его присутствия, но не его самого.

После Сектумсемпры все изменилось. Иногда меня переполняет ужас и чувство вины. А иногда я думаю, что это происшествие – к лучшему. Уверен, Волдеморт узнает о нем, возможно, напрямую от Малфоя, а если нет, значит, удовольствие предоставится Снейпу. В конце концов это может оказаться полезным, создавая впечатление, что я искусен в темной магии. Риддлу вовсе не обязательно знать, как я ненавижу себя за то, что сделал. Единственным странным следствием этого происшествия стало то, что у меня больше нет ненависти к Малфою. Не знаю, каковы теперь мои чувства, так как они слишком тесно переплетены с моими сожалениями и самоедством.

Я смотрю на него сверху вниз, и реальность будто бьет кулаком в живот, заставляя на несколько секунд задохнуться.

Малфой выглядит совсем по-другому. Как я мог этого не замечать? Он кажется больным, он очень бледный, серый, а не того оттенка молочной белизны, как раньше. Над выразительными скулами залегли лиловые тени. А что до щек – их нет. Остались две ямы под скулами, туго обтянутыми кожей. Дерьмо. Теперь он в точности похож на Пожирателя смерти.

– Что такое? – шепчет он в панике, слова звучат тише, чем прерывистые выдохи. Рука с палочкой описывает широкую дугу, пока он осматривает коридор, готовый встретить заклинанием любую угрозу. Он дрожит как лист, удивляюсь, как же ему удается стоять перед Лордом, если в нем столько страха. Он жертва. Его использовали. Быстрая мысль приходит мне в голову: вдруг Малфой сообразил, что ему нет места в планах Волдеморта. Он просто живой щит, единственное предназначение которого – защитить от Авады кого-то более важного в иерархии.

Понимание отрезвляет. Он – ходячий труп, но вместо радости или даже равнодушия я испытываю боль. Искреннее чувство при мысли о бесцельности его смерти. Мы можем быть врагами, но я знаю, что он умен, он может распорядиться своей жизнью как следует, принести в мир добро. Вместо этого Малфой собирается сдохнуть на каком-то Богом забытом поле, в темнице или на магловской улице, задолго до того, как получит шанс добиться успеха.

Наверное, меня выдал громкий печальный вздох, потому что он резко подается вперед, ко мне, его пальцы касаются ткани мантии, и Малфой дергает ее, бросаясь в сторону в поисках защиты – он становится движущейся мишенью, все еще мишенью.

Я знаю, что обнаружен. Но даже теперь, когда его покрасневшие глаза расширились и снова сузились, а лицо исказила гримаса, моя правая рука не дрогнула. Тренировки приносят результат. Все соседи по спальне веселятся, глядя, как я стою перед зеркалом, делая вид, что угрожаю кому-то палочкой. А мне не смешно. И мысль, что придется стоять с палочкой напротив Волдеморта, меня тоже не развлекает.

Малфой отбрасывает мою мантию, будто тряпку, и готовится к драке, а не к бегству, что меня, надо сказать, удивляет. В таком состоянии он мне не противник. В нем нет былого огня. Я вижу это в тот миг, когда наши взгляды встречаются. Это не легилименция, я в ней все еще не силен. Но я и без магии вижу, что с Малфоем что-то не так. Как же я раньше не заметил. Раньше я сходил с ума, был одержим. Рон и Гермиона были правы. Ошибались, называя причину, но все равно оказались правы.

Его глаза наполняют слезы гнева, и до того, как он успевает закончить свое «Кру…», я произношу менее зловредное заклинание:

– Ступефай!

Я нервничаю, стоя над распростертым телом, инстинкт самосохранения подсказывает мне, что нужно отшвырнуть ногой палочку – на всякий случай. Она ударяется об стену, рука Малфоя безвольно вытягивается вдоль тела. Он похож на труп из фильма про загадочные убийства – такие любила смотреть тетя Петуния. Руки и ноги согнуты под немыслимыми углами, признаков жизни нет.

Не знаю, как так вышло, но его глаза полуоткрыты, и, хотя мне известно, что Малфой в отключке и не видит меня, все равно не по себе. Как будто он наблюдает за мной, как я наблюдаю за ним. Мне это не нравится. Наблюдать за ним – это-то хорошо, но я предпочитаю не думать, что он может отвечать мне тем же.

Собравшись с силами, я опускаюсь на пол рядом с ним. Колени прижимаются к его ребрам, а он не издает ни вздоха. Я чувствую его запах. Пот пахнет кислым, этот запах ассоциируется со страхом. Что же он задумал, если довел себя до такого состояния? Он погас, как свеча. Лежит в беспамятстве. Я знаю, что должен сделать, но взгляд полуоткрытых глаз не дает мне коснуться Малфоя. Я с усилием провожу рукой по своим влажным от пота волосам, убираю их со лба, а потом быстро надавливаю на веки, чтобы закрыть ему глаза. Отдергиваю руку и мгновенье прижимаю ее к своей груди, пока не успокоится сердце – оно колотится в клетке, пытаясь вырваться. Не помню, когда был так напуган. Нет. Не напуган. Я в нетерпении, нервничаю. Я понял, что это шанс подтвердить свои опасения. Опасения, которые я не хотел подтверждать.

Я задыхаюсь. Эта мысль заставляет меня сделать глубокий болезненный вдох и просчитать до пяти, прежде чем выдохнуть сквозь сжатые губы. Выдох такой сильный, что ерошит Малфоевы волосы, и несколько соломенных прядей падает на лицо. Мне кажется, они должны щекотать его, но он ведь без сознания, так что какая разница? Я борюсь с искушением убрать челку, убеждая себя, что мне плевать, удобно ему или нет.

Заставив себя действовать, я тяну его левую руку. Она холодная и тяжелая, и вдруг я понимаю, что его тело совсем не излучает тепла. Боже, он совсем заледенел. Я решаю, что должен поторопиться. Но решить – не значит сделать.

Я поворачиваю руку и сжимаю запястье между колен. Так я смогу расстегнуть рубашку и проверить руку. Я наклоняюсь к нему и, прежде чем начать, украдкой заглядываю в лицо. Я смотрю всего мгновение. Мне нужно убедиться, что он не очнулся. Он все еще без сознания, и я продолжаю.

Пальцы не слушаются – я слишком тороплюсь. Конечно же, на манжетах школьной формы Малфоя запонки. Никакого дешевого полиэстера и пластмассовых пуговиц. Бьюсь об заклад, на синтетику у него аллергия. Я носил запонки только один раз. На четвертом курсе, во время рождественского бала. Помню, как Невилл учил нас застегивать запонки и завязывать галстуки. В конце концов, ему пришлось нас всех одевать, такими беспомощными и неуклюжими мы были.

Белые манжеты Малфоя посерели от грязи. К поту прилипла пыль, превращая когда-то накрахмаленную чистую рубашку в тряпку. Запонка, которую дергают мои вдруг ставшие деревянными пальцы, изящна и проста, она говорит, что хозяин тратит на мелочи большие деньги не только потому, что богат, а потому, что у него есть настоящий вкус. Запонка серебряная, на короткой толстой цепочке, с гравировкой. Даже в сумерках коридора я могу разглядеть ее и улыбаюсь. Потому что это крошечный рыкающий лев. Украшает запонку простой диск черного оникса в серебряной оправе. На фоне хлопка он кажется блестящей пуговицей.

Я чувствую тяжесть его руки, пока пытаюсь расстегнуть запонку. Тело совсем не сопротивляется, голова мотается из стороны в сторону, когда я двигаю его. У Малфоя теперь желтая немытая челка, а вовсе не та идеально уложенная белокурая шевелюра, которая сияла как маяк среди мышиных волос других учеников.

Сейчас, когда Малфой утратил способность презрительно гримасничать по любому поводу, черты его лица смягчились. Оно кажется открытым и невинным. На исхудавшем лице выделяется рот. Рот, который шесть лет выплевывал оскорбления в мой адрес. Губы не сомкнуты, и я даже вижу полоску зубов. При его худобе пухлые губы кажутся чужеродными. Они розовые и упругие. Я знаю, если дотронуться, они окажутся мягкими, даже нежными. Но я не дотронусь. Не буду трогать руками.

Наконец замок запонки поддается, она расстегивается, и сердце подкатывает к горлу. Мне нужно только закатать рукав. Несколько сантиметров – и я докажу себе, что не ошибался на его счет.

Ловлю себя на мысли: надеюсь, что всё-таки ошибался. Не думаю, что когда-нибудь так жаждал ошибиться.

Я снова смотрю на него, держу его левую руку, моя правая рука замерла над запонкой. Если бы все сложилось по-другому, показал бы он мне по своей воле? Нет. Только не Малфой. Гордость бы ему не позволила.

Его пальцы кажутся безвольными и бесполезными, я сжимаю их, пока тяну за запястье, чтобы как следует рассмотреть. Я замечаю, что у него обкусанные ногти, и это поражает меня больше, чем мертвенная бледность его лица. Дела настолько плохи, что Малфой грызет ногти? Кожа вокруг них кровоточит, с ней обходились безжалостно. Большой палец сам гладит один из пострадавших пальцев, и я вздрагиваю, представив эту боль.

Я замираю. Вдруг начинаю сомневаться в своих действиях. Я хочу этого, но боюсь, что меня поймают. Что обо мне подумают? Что Малфой подумает? Он бы пришел в ярость.

Наконец, правой рукой стискиваю манжету и заворачиваю ее, пока не открывается рука до локтя. Я пристально слежу за ним, но Малфой все еще без сознания. Эта мысль меня не утешает.

Мне даже не нужно поворачивать его руку, чтобы увидеть то, чем я был одержим все это время.

Она здесь. Темная метка. Картинка, уродующая белизну его руки. Я почти плачу. Я кривлюсь, но прогоняю слезы, сглатываю, во рту металлический привкус, ком в горле. Я заставляю себя посмотреть на нее.

Она пугает, его Метка. Волдеморт тоже страшен, и внутри, и снаружи. Так что, думаю, они стоят друг друга. Но ведь Малфой – совсем другое дело. Его тщеславие, должно быть, вопило, умоляя не делать этого. Но теперь на Малфое клеймо, и оно надолго, возможно, на всю жизнь, какой бы короткой – или длинной – она ни оказалась.

Выползающая из черепа змея будто шевелится. Может, это пульсирует вена под рисунком, а может, у меня разыгралось воображение. Второе более вероятно, потому что я едва контролирую себя. Часть меня жаждет убежать с криками как можно дальше отсюда, а другая часть хочет остаться. В конце концов, Малфою не уйти, ведь так? Какой из меня герой, если я не могу выдержать вида одной маленькой картинки?

Моя ладонь в нескольких сантиметрах над рукой Малфоя. Палец следует за силуэтом змеи.

– Нагини, – бормочу я и вздрагиваю, понимая, что перешел на парселтанг. Слава Мерлину, змея не ожила и не заговорила со мной! Мое сердце этого бы не выдержало. Потрясение прикончило бы меня.

Часть меня умирает, пока я смотрю на Метку Малфоя. Война для меня всегда была реальностью, но здесь и сейчас она настолько настоящая, что просто тошнит. В желудке урчит, ворочается тяжелый комок, жгучая кислота подкатывает к горлу. Меня вот-вот вырвет. Но после пяти или шести глубоких вдохов легкие наполняет холодный воздух, и к счастью, тошнота отступает. Я дрожу, пот вдруг становится ледяным.

Боже, Малфой, неужели у тебя не было выбора? – думаю я. Только не говори, что радостно принял Метку. Я не хочу верить, что такое возможно. Что кто-то согласится на это с радостью. Я подумал, что зря считал Малфоя трусом. Каковы бы ни были его мотивы, он не трус. Каждый день он живет рядом с таким ужасом, о котором я даже подумать не мог.

Что будет, если я прикоснусь к ней? Я почувствую Волдеморта или только Малфоя? Моя ладонь дрожит, пока я обдумываю варианты.

Всего одно касание. Никто не узнает.

Я снова тяжело дышу. И дрожу. Я сделаю это. В самом деле, сделаю. Сначала я вытру пот со лба. Убрать руку от Метки – настоящее облегчение. Я крепче сжимаю левую руку Малфоя в своей. Моя ладонь вспотела, и рука выскальзывает. Я беру его за запястье, это до боли тонкое запястье так легко обхватить. К тому же, держать его за руку – слишком интимно, но я стараюсь не думать об этом.

Я склоняюсь над ним, притягиваю его руку ближе. Готовлюсь коснуться кожи. Я чувствую, как быстрое горячее дыхание отражается от его руки и возвращается ко мне. Надеюсь, оно поможет ему согреться. Он такой холодный.

Указательный палец медленно приближается к Метке. Я готовлюсь к неизвестности. Чувствую первые признаки головной боли. Неудивительно, ведь напряжение уже невыносимо.

Между моим пальцем и его кожей расстояние не толще волоса. Кончиком пальца я ощущаю, пульсацию, которая исходит от Малфоя. Будто покалывание или раздражение, будто предельная температура, которая может обжигать холодом или жаром одновременно. Непрошеная мысль говорит, что это его вибрации, язык тела, но я прогоняю эти глупости и сосредотачиваюсь на том, как прикоснуться к Метке.

Кончик пальца – над самой кожей, мне кажется, я так и не коснулся ее. Но только кажется. Волна огня вдруг прокатывается по мне, нервные окончания кричат о пощаде. Я отдергиваю руку и баюкаю ее, как будто это поможет унять боль.

Ощущение не описать. Это касание – как скрежет ногтей по школьной доске. Но теперь я знаю. Короткое мгновение ужаса глубоко внутри открыло мне новое знание – о вещах, о которых я раньше не думал. Я не почувствовал присутствия Волдеморта. Меня захлестнули надежды и страхи Малфоя. В основном, страхи.

Я уверен, что должен попробовать еще раз. Я вздрагиваю, но все равно хочу повторить прикосновение. Будто знаешь, что будет больно, но все равно терпишь, потому что через боль ты узнаешь, что можешь выдержать гораздо больше, чем думал.

Я подтягиваю тело Малфоя и устраиваю его подле себя, беру его руку. Я бы не хотел причинять ему боль. Костяшки пальцев легко касаются моего живота. Пальцы согнуты – он так расслаблен, что не может их выпрямить. Мгновенье я рассматриваю ладонь, а потом снова смотрю на Метку.

Теперь я касаюсь руки двумя пальцами. Без раздумий я упираюсь кончиками пальцев в ямку на сгибе локтя и провожу две невидимые параллельные линии по его прохладной руке вниз, к запястью. Боль приходит, когда я касаюсь нарисованного черепа. Но я не останавливаюсь и не тороплюсь. Я отстраненно проникаюсь странным чувством, растекающимся по руке и всему телу.

Каждая мышца натягивается струной, спина беспомощно выгибается от напряжения. Но я не тороплюсь. Я действую медленно. Метка под пальцами не дает покоя. В теле блуждают разрозненные чувства. Их слишком много – не счесть.

Воздух на вкус кажется наполненным озоном, будто перед грозовым ливнем – электрические разряды потрескивают, чувства переполняют меня. Мысль об электричестве заставляет меня стиснуть зубы. Во рту кисло и горячо. Я сглатываю, и пищевод обжигает. Волна желчи подкатывает к горлу. Наверное, такой привкус появляется во рту, если пожевать фольгу. Я погружаюсь в безрадостные воспоминания. Нет, скорее похоже на вкус батарейки, которую когда-то Дадли заставил меня лизнуть. Я не мог забыть вкус много дней, но тот, что я чувствовал сейчас, было гораздо сильнее. Уверен, и через неделю он все еще будет на моих губах. Клянусь, Метка шевелится под пальцами, рисунок меняется, как будто хочет прижаться к теплой коже, проникнуть в мое тело. Я вздрагиваю, представляя, как эта чернота просачивается сквозь поры, отравляя меня. Жуть.

Волоски на всем теле встают дыбом, даже те, которые промокли от пота, текущего ручьями. Меня трясет, пальцы крепче сжимаются вокруг запястья Малфоя.

Когда пальцы наконец соскальзывают на белую кожу, как будто нажат выключатель или перегорел предохранитель – меня поглощает темнота. Или заливает свет? Не знаю. Мысли путаются.

Я сползаю вниз, плечи дрожат от напряжения. Как будто сквозь меня прошло пятьдесят тысяч вольт. Наверное, это именно такое чувство. А что чувствует Малфой? Неужели эта ослепительная сила все время была внутри него? Или она проникает в него только во время зова Метки? Я благодарен высшим силам за то, что никогда не узнаю этого.

Не знаю, как долго я сижу, скорчившись над безжизненным телом Малфоя, пытаясь вспомнить того Гарри, каким был раньше, перед тем как дотронулся до него. Его уже нет. Думаю, он не вернется.

Когда в мою голову возвращаются мысли, я вижу, что баюкаю руку Малфоя в своих ладонях, пытаясь согреть ее. Я не знаю, что делаю. Я хочу, чтобы все закончилось. Пусть никто больше не будет страдать. Я хочу, чтобы с Малфоем все было хорошо.

Я не отпускаю его ладонь. Вовсе не потому, что задумался о своей роли в том, что с ним случилось. А потому, что я сам нуждаюсь в утешении. Он бы стал ненавидеть меня за это. За жалость он бы еще сильнее меня ненавидел. А я не отрицаю, что сейчас жалею его. Лицо Малфоя такое открытое. Жаль, что я не могу стереть с него тень тревоги. Дурацкий комплекс героя, сказала бы Гермиона.

Сейчас, когда Малфой передо мной, я могу изучить его. Я всегда смотрел на него косо, с предубеждением. Сейчас меня завораживает линия острого подбородка, длина и гладкость шеи. Шея изящна. Рядом с Малфоем я неуклюжий болван и простолюдин. Я всегда это знал. Теперь, рассматривая его благородное лицо так близко, я вижу, каким царственным он выглядит даже в нынешнем болезненном состоянии. В его внешности нет ничего девичьего. Но не могу отрицать, что он прекрасен. Мне рядом с ним не по себе, как будто это я замарал его Меткой, а не Лорд.

Мой взгляд останавливается на воротнике рубашки. Хм. Малфой так исхудал, что рубашка ему велика, так же как и моя – мне. Наконец-то у нас есть что-то общее. Один балл Волдеморту за то, что каким-то образом сблизил нас. Тень, которую отбрасывает воротник на тонкую шею, искушает меня, и я склоняюсь ниже, вспоминая, как яркие алые брызги крови пропитывали его одежду насквозь, когда я выкрикнул почти убившее его заклинание. Снейп говорил что-то о шрамах… Интересно, сработало ли исцеляющее заклятье? Или моя жестокая работа оставила свои следы, заявляя права на его жизнь и тело, споря с самим Волдемортом, как будто Малфой был микрокосмом, в котором мы вели свою битву.

Я хочу их увидеть. Увидеть своими глазами. Я знаю, другой возможности у меня не будет. Я не колеблюсь ни секунды. Выпускаю его руку и тянусь к галстуку.

Развязывать чужой галстук – это совсем не то же самое, что справляться с собственным. Все движения приходится выполнять в зеркальном отражении, я волнуюсь – вдруг он не сможет дышать, если я затяну туже? Меньше всего я хочу случайно задушить его, пока Малфой в моей власти.

Вот тонкие ленточки галстука лежат на его груди, а я принимаюсь за пуговицы, не отводя взгляда от лица. Мои неуклюжие пальцы едва справляются с этим заданием. Оказывается, мысль о шрамах, которыми я его наградил, пугает меня больше Темной Метки. Это застает меня врасплох, и каким-то образом заставляет почувствовать себя бесполезным и неприкаянным.

Справившись с непокорной пуговицей у воротника, я быстро расстегиваю остальные. И вот мои руки добираются до пояса, я стискиваю хлопок в кулаках и вытаскиваю полы рубашки из его брюк. Я все еще смотрю на его лицо. Страх переполняет меня. Что я увижу? Что я могу увидеть?

Жаль, что Малфой не может быть всегда таким спокойным и расслабленным, как сейчас. Ему бы пошло это на пользу. Ему нелегко тащить груз забот. Странная мысль посещает меня. Я думаю, что Малфой чувствовал бы себя лучше в роли богатой избалованной леди, самая большая проблема которой – выбор вечернего платья. С трудом сглатываю, готовлюсь увидеть то, что я с ним сделал. Хотелось бы, чтобы руки перестали дрожать, но, похоже, придется с этим как-то справиться.

Мой взгляд скользит по его щеке, по изгибу челюсти, вдоль шеи. Я дышу неглубоко и прерывисто, пытаюсь успокоиться. Когда я позволяю себе рассмотреть его грудь как следует, я так громко вздыхаю от облегчения, и тут же молниеносно вскидываю взгляд – удостовериться, что в коридоре его некому услышать. Мы одни, я могу быть спокоен. Осторожно смотрю на грудь, на которой нет уродливых отметин. Я чувствую, что глаза щиплют слезы облегчения. Я не нанес ему увечий. По крайней мере, таких, которые были бы заметны.

Знаю, близость этого истощённого тела должна бы смутить меня, но я испытываю только благодарность и счастье, что он цел. Я с легкостью могу описать его кости, пересчитать ребра, которые просвечивают сквозь тонкую кожу. Он выглядит таким хрупким, что я не могу себе даже представить, как можно снова причинить ему боль. Он – это бесценный сосуд, в котором кожа да кости, а еще – глупые расистские предубеждения. Но он настолько своеобразен, не представляю, как можно решать, жить ему или умереть.

Прежде чем я замечаю, моя рука касается его щеки, проводит линию от челюсти, обводит мышцу шеи, спускается к горлу, ложится на грудь. Кончиком пальца я повторяю контур раны, которую я ему нанес. Меня зачаровывает не только то, как идеально она зажила, но и невероятная нежность шелковистой кожи. Глядя на Малфоя, можно подумать, что его кожа груба и шершава, но она безупречна, туго натянута, она источает мягкое тепло, которое вызывает у меня никогда ранее не испытанные чувства. 

Он кажется мне очень красивым. Не могу удержаться и дотрагиваюсь, воспользовавшись положением. Хочу гладить и гладить его, ласкать ладонью, касаться пальцами, восхищаясь бархатной нежностью его кожи. Я прижимаю свою руку к телу так, чтобы пальцы касались впадинок между ребрами. Я легонько глажу его, как стал бы гладить любовник. Только я хочу думать, что я осторожнее и нежнее.

Я касаюсь его – и меня охватывает эйфория, я на седьмом небе от счастья, все мои ощущения отключаются. Кончиком пальца я касаюсь маленьких нежных сосков, на мгновение я представляю, что ему бы понравилась моя ласка, если бы он пришел в себя. Вдруг он не оттолкнул бы меня, а позволил изучать его тело. Я задыхаюсь от собственной глупости. Он никогда бы сам не подпустил меня к себе так близко, поэтому я опустился до того, что пытаюсь обмануть себя, говоря, что всего лишь хочу увидеть его шрамы, а на самом деле я хотел только прикоснуться к нему.

Я глажу его – и мне хорошо. Я не хочу останавливаться. Не могу оторваться. Я хочу чувствовать его идеальную кожу. Мои ноги давно затекли, но я не могу пошевелиться. Быть с ним – так я представляю себе покой. Смотреть на его лицо, гладить его тело, изо всех сил стараться запомнить его нежность. Пусть подушечки моих пальцев запомнят ее. Здесь не место войне. Здесь уютно, тепло и спокойно.

Скрип чьих-то башмаков возвращает меня к реальности. Я с ужасом понимаю, где я, мне страшно, что меня могут обнаружить. Теперь мои ноги дрожат совсем по другой причине. Самое время податься вперед и стащить с его тела мантию, завернуться в нее и убираться прочь от его застывшей фигуры так быстро, как только смогу. Но идти я даже не пытаюсь. Я знаю, что сначала должно восстановиться кровообращение в ногах. Я сжимаюсь в комок у дальней стены, пытаясь занимать как можно меньше места, и плотно заворачиваюсь в плащ-невидимку, чтобы меня никто не увидел. Снейп появляется из-за угла и, задыхаясь, подбегает к неподвижному телу Малфоя, Снейп продолжает звать его по имени, даже когда опускается рядом с ним на пол и осторожно трясет его. Я видел, что от Снейпа не укрылось то, что Малфой полураздет, но он не обращает на это внимания, хотя и встревожился. Если меня обнаружат, даже Дамблдор не спасет меня от позора.

И вдруг я понимаю. Малфой будет знать. Он будет знать, что я смотрел на него, он будет думать, что я прикасался к нему против его воли. Не думаю, что он поймет, что я чувствовал при этом. Он не узнает, что я никогда не касался ничего более прекрасного. Даже сейчас, в состоянии паники, мне хотелось припасть к нему, спрятаться в его объятиях. Пока я смогу касаться щекой его кожи, все будет хорошо.

– Эннервейт!

Снейп взмахивает палочкой над телом Малфоя, и тот делает такой глубокий вдох, что его спина выгибается. Он похож на тонущего человека, который, вынырнув на поверхность, жадно вдыхает воздух.

Снейп наблюдает, как Малфой приходит в себя и корчится в ужасе, пытаясь прикрыться. Я леденею, когда взгляд Малфоя бегает по сторонам. Он ищет меня? Когда он понимает, что кроме Снейпа в коридоре никого нет, он замирает и смотрит на сурового декана.

– Что произошло, Малфой? – шипит Снейп, и в его тоне нет ни капли дружественной теплоты, которую я ожидал услышать. Наоборот, он подозрителен, и я недоумеваю, что же произошло между ними, что так испортило их отношения?

– Малфой! – Голос Снейпа похож на лай, теперь он звучит громче.

Малфой открывает рот, в любую секунду он может сказать судьбоносное: «Это был Поттер».

Молчание затягивается, Снейп пощипывает переносицу – он негодует. Снейп поднимается и смотрит сверху вниз на своего любимого ученика. Малфой берет себя в руки. Он больше не прижимает колени к груди, он расслаблен и осматривает себя в поисках возможных увечий.

Глаза Малфоя расширяются, когда он видит, что его рубашка расстегнута. Я вижу, как он хватается за левое предплечье. Но Малфой не хочет, чтобы Снейп заметил его беспокойство. Как интересно. На мгновенье я начинаю сомневаться, действительно ли они оба замешаны во всем этом? Конечно же, Снейп бы узнал, если бы Малфой принял Метку?

– Почему вы здесь? – зло интересуется Снейп, прохаживаясь взад-вперед перед сидящим на полу Малфоем.

– Я не мог заснуть, – бормочет Малфой, прочищая горло в попытке звучать уверенно. Колючий взгляд Снейпа заставляет Малфоя добавить к своей лжи уважительное «сэр».

– Чушь, – шепчет Снейп, в его голосе явственно слышны ядовитые нотки. Но Малфой не реагирует. Думаю, для того, кто был на аудиенции у Волдеморта, Снейп не так уж страшен.

– Мне нужно было подумать в спокойном месте, – добавляет Малфой более уверенно. При этом заявлении Снейп фыркает.

– Вы, – говорит Снейп, тыкая пальцем в Малфоя, – в последнее время совершенно не думаете.

– Да как вы смеете, – огрызается Малфой. На его лице вдруг вспыхивает гнев. – Как вы смеете говорить мне об этом? После всего, что вы сделали!

– Вы пребываете в неведении, мальчик, – рычит Снейп. Его мантия взвивается, когда он застывает на месте, чтобы добавить:

– Вы ввязались в какую-то злокозненную игру, и кто-то раскрыл вас?

Ну вот. Сейчас Малфой натравит на меня Снейпа, и мне не будет покоя.

– Я не играю в игры! – пронзительно выкрикивает в ответ Малфой, гнев заставляет его перейти на визг.

Снейп стоит очень близко, носки его ботинок всего в нескольких дюймах от ног Малфоя. Его губы кривятся, он скалит зубы и говорит:

– Вы сейчас мне расскажете, во что ввязались.

– Нет! – отвечает Малфой. – Это только мое! Понятно? Только мое!

Снейп поднимает палочку и направляет в голову Малфою:

– Легили…

– Все в порядке, профессор?

Филч и миссис Норрис ковыляют по коридору, и я слышу, как при их появлении Снейп и Малфой одновременно вздыхают – у одного это раздраженный вздох, у другого вздох облегчения. Снейп отступает в сторону и опускает палочку как можно спокойнее, давая Малфою немного пространства.

– Мистер Малфой возвращался с Астрономической башни, где он выполнял задание по моей просьбе. Кажется, он немного задержался… – В спокойном тоне Снейпа послышался вопрос.

– Пивз, – пробормотал Малфой. – Это был Пивз, профессор. Он подставил мне подножку и утащил мою палочку.

Малфой говорит так спокойно и уверенно, как только может, но похоже, уверенности у него немного. Он с благодарностью берет палочку из рук Филча и, осмотрев, прячет в карман. И даже не пытается подняться.

Что, черт возьми, происходит? Я ломаю над этим голову, но у меня нет объяснения, почему Малфой не воспользовался таким замечательным шансом подставить меня. Ему же все известно. Разве нет? У меня не было возможности замести следы, и теперь он знает, что я знаю, что он Пожиратель смерти.

– Чуяло мое сердце, профессор Снейп, – заявляет Филч своим масляным, льстивым голосом. Это отвратительно. Он разве что не падает Снейпу в ноги, так ему хочется выклянчить разрешение. – Разве это не прекрасный повод раз и навсегда избавиться от бесполезного привидения, сэр? 

Малфой молча следит за разговором, наверное, он был бы не против, чтобы о нем забыли.

– Вы пойдете со мной, профессор? – скулит Филч. – Миссис Норрис настоящая ищейка, да, моя дорогая? – добавляет он, воркуя с костлявой кошкой, которая в это время смотрит прямо на меня, скалясь и выпуская когти.

Прежде чем Снейп успевает ответить, Филч продолжает:

– Пойдемте?

Он взмахивает рукой, пропуская Снейпа вперед, и перед уходом профессор успевает смерить Малфоя презрительным взглядом.

– Надеюсь, вы сможете добраться в подземелья без приключений, мистер Малфой? – бормочет он, и угрозу в его голосе не скрыть от меня.

– Да, сэр, – коротко отвечает Малфой, провожая Снейпа взглядом, пока он не скрывается за углом вместе с Филчем и его фамилиаром.

Как только все уходят, Малфой испускает протяжный дрожащий вздох и яростно трет глаза, как будто это может вернуть ему уверенность. Я вижу неприкрытую слабость, и мне так хочется защитить его от грядущих темных времен. Нет, Малфой не создан для войны.

Я смотрю, как он поднимается, упираясь руками в стену, оглаживает мантию, приводя себя в порядок. Осторожно осмотревшись – нет ли в коридоре свидетелей, – Малфой задирает левый рукав мантии и вскрикивает, заметив, что на манжете расстегнута запонка. Он закатывает глаза, лицо опустошённое. Он плотно прижимает манжету к запястью, как будто пытаясь спрятаться, хотя мы оба знаем, что уже поздно.

Он низко опускает голову, подбородок касается груди. Шелушащиеся, но ловкие пальцы играючи расправляются с запонкой, его действия практичны и скупы. Он снова трет лицо, закрывает его ладонями и замирает. Мне даже кажется, что он плачет.

Но он не плачет. Когда он убирает руки от лица, чтобы заняться пуговицами рубашки, я вижу, что щеки сухие, хотя и красные, как будто их щипали.

Тонкие пальцы цепляются за тяжелый хлопок, он тянет ткань так сильно, что рубашки хватает с лихвой, чтобы в нее завернуться.

Клянусь, я могу видеть, как стучит его сердце. Кажется, наши сердца бьются в одном ритме. Вдруг он кривится, обхватывает себя руками, закрыв глаза, медленно раскачивается из стороны в сторону. С его губ срывается сдавленный стон.

Я слышу этот звук – и чувствую себя насильником.

Мне стыдно. Я думал, худшее, что я мог с ним сделать – это использовать то проклятье, но Сектумсемпра бледнеет по сравнению с тем, что я совершил в эту ночь.

Ему нужно несколько минут, чтобы прекратить свой беззвучный плач, и эти минуты – настоящая агония. Я трус. Если бы я был храбрецом, то сбросил бы мантию-невидимку и кинулся бы ему в ноги, умоляя о прощении.

Его руки медленно расслабляются, он отпускает рубашку. Малфой прислоняется к стене, откидывает голову и делает медленный вдох. Я заворожен. Я смотрю, как опускается и поднимается его грудная клетка, рубашка расстегнута, и голое тело манит. Я прижимаю руку ко рту, чтобы дотронуться губами до пальцев, которые прикасались к его коже. Я представляю, что они сохранили его запах, хотя вряд ли это так.

При взгляде на его горло от желания у меня почему-то сводит желудок. Как будто Драко выставляет свою красоту на показ передо мной, хотя я уверен, он думает, что здесь никого нет.

Во рту у меня пересыхает, когда его рука поднимается вверх и проводит от горла до пупка, повторяя мою простую ласку. Его глаза закрыты, он вздыхает, и я вижу, как он закусывает губу, и его тело выгибается от этого легчайшего прикосновения. Боже! Я боюсь признаться, что гормоны тут же дают о себе знать. Мне нужно найти более удобную позу, но я не хочу, чтобы меня поймали. Только не дважды за одну ночь. Я задерживаю дыхание и надеюсь, что легкие не взорвутся.

Малфой, упираясь ладонью в стену, другой рукой гладит себя, плавными и медленными движениями. Кончики пальцев повторяют путь моих рук, он касается не только линий невидимого шрама, но и всех остальных линий, которые я выводил, дотрагиваясь до его ребер и усталых мышц. Он испускает тяжелый вздох, в котором столько жажды, что мне приходится крепко стиснуть зубы, чтобы удержаться от ответного вздоха. Он так выгибается, что рубашка расходится, открывая бледные напряженные соски. Мои пальцы дрожат – я так хочу ущипнуть их и безжалостно сжать, чтобы извлечь из этого измученного тела вздохи удовольствия.

Внезапно его руки опускаются, подбородок ложится на грудь, я замечаю морщину на его лице. Плечи обмякают, и мое сердце болезненно сжимается, когда я вижу это.

Он запахивает рубашку, пряча голое тело, на этот раз очень осторожно и нежно. Я спрашиваю себя, что же он хочет сохранить. Как будто пытается поймать прикосновение ветра.

Он почти грустно застегивает пуговицы, а потом стаскивает галстук, комкает его и засовывает в карман. Отталкивается от стены и делает несколько медленных шагов, прочь от меня. Я вижу лишь его спину, спрятанную под мантией.

Я вижу, как он замирает на месте. Может, он хочет вернуться, найти меня, ударить заклятьем? У него есть шанс разобраться со мной без свидетелей.

Он медленно поворачивает голову, так что мне виден его профиль. Мое сердце останавливается.

– Слишком поздно, – шепчет он и уходит. А я остаюсь, сверля взглядом пустоту, где только что был он.

~*~

Мысли мои как в тумане, каким-то чудом мне удается добраться до Гриффиндорской башни незамеченным. Руки дрожат, когда я стаскиваю одежду, натягиваю пижаму и залезаю в кровать. Подушечки пальцев все еще хранят воспоминание о коже Малфоя. Я скребу пальцами по простыне, но это не может заставить забыть те прикосновения.

Слишком поздно. Я повторяю эти слова снова и снова. Что он имел в виду? Слишком поздно для него? Слишком поздно, и нельзя остановить то, что должно случиться? Хочет ли он спастись? Возможно, но вряд ли он захочет принять спасение из моих рук.

Я хочу спасти его. Это эгоистичное желание, я знаю. Но честное, хотя и безрассудное. Как я могу думать, что спасу его, если даже сам он спасти себя не может? Буду ли я думать точно так же и завтра? Смогу ли сейчас, один, в темноте, отбросить все неприятные, раздражающие мысли? Мне всегда легко удавалось закрывать глаза на очевидное, особенно когда дело касалось Малфоя.

Почему сейчас должно быть по-другому? Вполне возможно, утром я проснусь и откажусь от всего, что сейчас хочет вырваться наружу.

Я все никак не найду себе места. Верчусь, кручусь, вот-вот разбужу Рона. Надо быть осторожнее.

Мне жарко. Я просто горю. Борюсь с одеялом, чтобы снять пижаму, не раскрываясь. И вот я лежу, голый, задыхающийся, лишившись всякого самообладания. Моя рука, та рука, невинно лежит на моей груди, нервные окончания вопят, требуя прикосновений к другой коже, другому телу. Я знаю, чего жаждет рука, но не хочу признать это.

Пах трётся о простыни, и я еле сдерживаю унизительный стон. Кровь бьется в венах, кровь пробуждает ту часть моего тела, которой не стоило бы проявлять интерес к Малфою. Зажмуриваюсь и не открываю глаз. Удивительно, но из уголка глаза стекает слеза и убегает вдоль скулы, исчезает среди волос.

Вздрагиваю, заметив, что глажу рукой грудь, в бессознательной нужде, в поисках хоть какой-то жалкой замены, рука движется будто по собственной воле, использует меня вместо бархатного совершенства его тела.

Лицо Малфоя вспыхивает перед глазами. Я вижу, как он лежит без сознания на полу. Глаза закрыты, подбородок задран, так что шея кажется длиннее. Мой взгляд скользит вниз, к бледной неприкрытой груди, и дальше, к впадине грудной клетки, и еще ниже, к ямке пупка.

У него такая нежная кожа. Такая нежная.

Рука повторяет путешествие, которое совершил взгляд, проходя по его покорному телу. Мое собственное тело изнемогает, и вот я прикасаюсь к себе, отдаюсь своему желанию, и в этот миг я принимаю тот факт, что я хочу Малфоя. Я хочу, чтобы Малфой был источником моего удовольствия. Я начинаю привычные движения, я дрочу и представляю, как покрасневшие от усталости глаза открываются, и он смотрит на меня, и ему приятна моя близость. Он накрывает мою руку своей. Когда я бормочу его имя, он шепчет мое.

Я держу крепко, я делаю то, что мне нужно. Кончики пальцев горячи и касаются меня твердо. В голове снова и снова вертятся мысли: они прикасались к нему. Эти пальцы прикасались к нему. Мое возбуждение возрастает втрое, и я быстро кончаю.

Чтобы сдержать крик, я прикусываю ладонь. Нужно время, чтобы дыхание выровнялось. Я понемногу успокаиваюсь.

В тишине ночи я отбрасываю одеяло, и по влажной коже гуляет прохладный воздух. Я вглядываюсь в темноту и думаю о том, спит ли Малфой, и если спит, что ему снится? Рассеянно вожу указательным пальцем по груди – вверх-вниз, и непростительно долго соображаю, прежде чем понять, что палец движется вдоль линии проклятья, которое чуть не разрезало Малфоя пополам. Если бы Снейп не вмешался, там был бы шрам. На долю секунды меня затапливает волна благодарности к Снейпу, который вовремя появился и смог исправить то, что я натворил. Я бы никогда не простил себе, если бы Драко оказался изуродованным из-за моей трусости и невежества.

В тихой спальне мой разум перебирает сотни мыслей. Я думаю о Дамблдоре и Волдеморте, о Снейпе и Амбридж. Я думаю о войне, о том, что мне придется совершить, о вещах, которые слишком поздно менять. На одно мгновенье я задумываюсь о Джинни. Но больше всего я думаю о Малфое.

Помоги мне Бог.

Я снова хочу прикоснуться к нему.