Он не умеет молчать — Драко понял это уже давно. Вернее, Драко не знает: не умеет, не хочет или не может.

Точно лишь то, что Гарри говорит и говорит, и слова так и льются. Драко не слушает его. Голос Гарри как-то быстро стал общим фоном, чем-то вроде музыки, песней, текст которой не разберешь.

Но Гарри все равно говорит, и Драко делает вид, что слушает — хотя понятия не имеет, зачем.

Когда Гарри перекатывается на кровати поближе к нему и обнимает крепко-крепко, шепча какие-то глупости, Драко жмурится. Совсем не таким был этот шепот полгода назад.

В первое послевоенное утро он звучит глухо и надсадно. Так, словно Гарри долго кричал и теперь не может говорить нормально.

Солнце не светит — для него слишком рано.

Тех, кого не задело опасным проклятием, отправили отдыхать. В классах парты и стулья трансфигурировали в спальные мешки, и теперь те, кто боялся остаться один, могли спокойно заснуть — то есть настолько спокойно, насколько им позволят сны, полные воспоминаний о битве.

Пожирателей уводят, связанные магическими путами, они и не думают сопротивляться. Глядя на них, Драко думает, почему же так повезло ему и его семье, что их не трогают? Дело в том, что мама помогла Поттеру? Или...

Он не успевает додумать эту мысль, потому что Нарцисса настойчиво подталкивает его к одному из спальных мешков и просит поспать — не для того, чтобы Драко пришел в себя, а чтобы не привлек лишнего внимания.

Драко слушается, добровольно заточает себя в теплый кокон одеял и пытается уснуть — но не получается. Поэтому, когда раздается знакомый голос, он лежит, бессмысленно разглядывая потолок. Этот шепот Драко бы узнал из тысячи.

— Гермиона, — говорит Поттер, — посидите с Джинни здесь, а я приведу Рона.

Поттер уйдет?

Почему-то это мысль пугает. Хотя не почему-то: Поттер, вероятно, единственное, что держит Министерских работников вдали от Малфоев.

Грязнокровка — ее больше нельзя так называть, верно? — соглашается, дверь за Поттером прикрывается, и теперь Драко слышны лишь шорох мешков, да всхлипы. Плачет, кажется, Уизилетта.

Грейнджер говорит что-то успокаивающее, хотя и она шмыгает носом, когда Поттер возвращается вместе с Уизли. Драко смотрит на них с плохо скрываемым любопытством, приподнявшись на локтях.

Поттер усаживает своего рыжего дружка рядом с его сестрой, и она мгновенно обвивает его руками и начинает захлебываться слезами.

Мальчик-который-выжил — и теперь, по мнению Драко, не умрет уже никогда, — просто стоит и глядит на них, и Малфой даже отсюда чувствует странный холод, исходящий от него — кажется, Поттер застыл, заледенел, и теперь до него никому не достучаться.

Драко следит за ним с болезненным напряжением, и тот, наконец, чувствует его взгляд и оборачивается. И с минуту они смотрят друг на друга — то есть, пялятся, — а потом Драко первый отводит глаза и поднимается, чтобы уйти. Убежать. Сделать вид, что он, как всегда, не причем.

Не получается, голос Поттера настигает его на полпути:

— Малфой?

Драко раздумывает пару секунд, потом, оглянувшись, кивает:

— Поттер.

И все порывается уйти — нет, не подумайте, он вовсе не чувствует себя виноватым — пока не слышит, как сдавленно зовет его Уизли, на лице которого появляется сочувствующая улыбка — в смысле, жалкий намек на нее, уголки губ подрагивают, и кажется, что рыжий тоже вот-вот заплачет.

Уизел его жалеет?

Драко ищет в себе признаки гнева или раздражения, но ничего не находит — в душе пусто, маленькая трещинка, появившаяся вместе с арестом отца, расползлась и теперь превратилась в огромную дыру, которая засосала в себя все его чувства. Теперь он, наверное, похож на Поттера — оба опустошены.

Драко помнит это странное чувство, возникшее, когда Поттер, помолчав, попросил его остаться и все-таки отдохнуть.

Что-то изменилось, и Драко это понимал.

Теперь не он мог смилостивиться над Гарри и его дружками, а они над ним — и они это делали. Словно лелеяли эту свою доброту, гордились ею, выставляли напоказ. Только Драко знал, что это не так. Их хорошее отношение к Драко возникло только потому, что они уже заранее оправдали его, простили и желали только лучшего.

О да, Драко помнит все это.

Гарри целует его, отвлекая. Касается губами его рта, спускается к шее, прихватывает нежно трепыхающуюся жилку, и Драко выгибается на кровати.

— Я тебя люблю, — шепчет Гарри, и Драко кивает, отчаянно жмурясь, когда пальцы Поттера скользят по его плечу, спускаются на грудь, а затем и на живот. Приподнимают край майки, щекочут, поглаживая, а потом Гарри привстает, чтобы поцеловать обнажившуюся полоску кожи, спуститься ниже — его дыхание обжигает, и Драко неслышно всхлипывает.

Гарри поспешно расправляется с ремнем его брюк, но замирает, когда Драко тянет его голову наверх, крепко вцепившись в темные волосы.

И начинается... Бесконечные вопросы о самочувствии, о том, что с Драко не так сегодня, не хочет ли Драко есть, спать, гулять...

А Драко просто хочет тишины.

Ему нужно зажать уши ладонями и самому закричать, может, тогда он прекратит думать, что Поттер вот-вот исчезнет, и он останется один? Возможно, ему просто следует попросить Поттера не покидать его, но Малфой никогда не сделает этого.

Слишком страшно, что откажут.

Гордость не позволит.

Драко мотает головой, отвергая волнение Гарри, и целует его, потому что пока их губы так нежно касаются друг друга, Поттер не может пропасть. Малфою нравится видеть, что он может контролировать Гарри, и совсем не нравится, когда он сам теряет рассудок. Поэтому, поспешно приспустив мягкие домашние штаны, начинает поглаживать Поттера прямо сквозь тонкую ткань боксеров. Потом убирается и это последнее препятствие, и Драко всего несколько раз резко двигает рукой, и Гарри, протяжно застонав, кончает.

Драко хочет отвернуться — отчего-то кажется, что если он так сделает, то все останется неизменным: Поттер усталый, но довольный, будет рядом всегда. Нужно только закрыть глаза, и...

Но Гарри ловит его и жадно целует, отрываясь лишь для того, чтобы стащить с Малфоя майку.

— Не отпущу, — шепчет он, зарываясь лицом в волосы Драко. — Никогда, никуда, ни за что...

Драко теряется в этих ласках, не понимая, как Гарри умудряется касаться его везде. И шептать, шептать, признаваться в любви... И внутри разливается странное тепло.

Поттер не уйдет?

Глупо задавать себе этот вопрос постоянно — Драко это знает, спасибо. Но прекратить не может. Если Поттер оставит его, Драко рискует сойти с ума.

Зубы прикусывают сосок, проворный язык, извиняясь, быстро зализывает ушибленное место, и Гарри опускает руку. Драко толкается в теплую ладонь лишь пару раз, а потом Гарри все же скользит вниз, и уже горячие губы обхватывают Драко, лишая последних связных мыслей. Язык гладит, губы приоткрываются шире, пуская Драко дальше, и он захлебывается стоном — да что там, почти криком. Бедра сами вскидываются навстречу, и хватает двух-трех секунд, чтобы Малфой, прикусив костяшки пальцев, кончил.

Прийти в себя после такого сложно, и Драко это удается не сразу. Но потом он сжимается в комочек и натягивает на себе одеяло. То есть на них, потому что Гарри его крепко обнимает и отпускать не собирается. Но, если быть честным, то и Драко вцепился в него так, что утром Поттер, несомненно, обнаружит на предплечьях по пять маленьких синяков, как раз там, где были пальцы Малфоя.

Под одеялом душно и темно, и это отчего-то напоминает Драко год, проведенный рядом с Волдемортом — тогда он тоже задыхался. И, когда Гарри находит его губы, чтобы прижаться к ним целомудренным поцелуем, желая спокойной ночи, Драко не хочет его отпускать — Поттер его спасение и исцеление. Та самая пресловутая соломинка, на которую надеется утопающий.

Но Гарри прерывает поцелуй и доверчиво засыпает в кольце рук Драко.

А Драко вспоминает их первый поцелуй.

После войны прошло два месяца — два неспокойных месяца.

Ни один из Малфоев не попал в Азкабан, но они стали неблагонадежными.

На их палочках ограничения: ничего, серьезнее Репаро, не получается, даже простое обезоруживающее заклинание под запретом.

Драко знает, кому он обязан свободой — Поттеру. Но думать о нем не хочет. И сам не понимает, почему.

Но Грейнджер, появившейся на пороге его дома, плевать. Ее проводят в кабинет Драко, и она весело говорит:

— Привет, Малфой.

Она без приглашения занимает одно из кресел и безмятежно поправляет растрепавшиеся волосы. А Драко молча глядит на нее: грязнокровка — магглорожденная, Драко! — изменилась. Слегка, не слишком заметно: так, волосы стали покороче, выглядит чуть получше, но в глаза больше всего бросается тоненькое колечко на безымянном пальце.

Гермиона видит, куда он смотрит и поясняет невольно гордым голосом:

— Рон сделал предложение.

Драко кивает, а в голове крутится: где Поттер?

И — какого черта?

— Что тебе нужно, Грейнджер? — интересуется он. Ему кажется, или голос и впрямь звучит устало? Говорить совсем не хочется. — Пришла поделиться счастьем?

Гермиона качает головой: она пришла с просьбой.

И Драко непонятным образом оказывается в «Дырявом Котле», из-за стойки ему улыбается бывшая однокурсница, Ханна Эббот —какого хрена ему все улыбаются? — а Поттер сидит за столиком и смотрит на Малфоя несчастными глазами. Но стоит Драко усесться на соседний стул, как Гарри словно прорывает. Он начинает рассказывать о том, что понимает Драко — ему так нелегко пришлось!..

«Бред, — думает Драко, — он сошел с ума».

И еще он рад, что помог Малфоям. Хотя Люциус, конечно, мерзкий тип — Драко морщится — но дети не должны отвечать за ошибки родителей.

Драко лениво и почти неслышно бормочет слова благодарности за спасение жизни и свободу и почему-то сидит рядом, не уходит даже тогда, когда ладонь Гарри находит его собственную и сжимает ее. И когда Поттер выводит его на улицу, не протестует. Только думает, что целоваться вот так, прижимаясь спиной к стене паба, не очень-то удобно.

Но ему плевать.

Драко незаметно для себя засыпает, и воспоминание обрывается. Хотя дальше и вспоминать нечего — Поттер отправил Драко домой, взяв обещание увидеться завтра.

И отчего-то Драко его сдержал.

Гарри ерзает, устраиваясь поудобнее в объятиях Драко, и тот просыпается. То, что утро наступило, Драко обнаруживает только тогда, когда сдергивает с себя одеяло. Гарри приподнимает лохматую голову и сонно улыбается Драко. И снова засыпает.

Драко так не может. Он свешивает ноги с кровати, помедлив, встает и идет в ванну. Ополоснув лицо, отправляется на кухню и замирает в дверях.

Возле прилавка стоит мелкая Уизли и вовсю хозяйничает.

И все бы ничего, но это же кухня Поттера...

Не надо ему никуда уходить. Все сами к нему бросятся.

Уизли оборачивается и улыбается Драко, как ни в чем не бывало. Малфой знает, что она бросила Хогвартс ради карьеры в квиддитче, но о том, что делает звезда «Коростели Кенмэр» у Гарри — постойте, не так, — у них дома, он понятия не имеет.

— Малфой, — говорит Джинни, — Флер испекла круассаны, и я решила занести вам парочку. И заодно приготовить завтрак.

Драко медленно кивает, делая вид, что все в порядке, и усаживается за стол. Джинни со стуком ставит перед ним тарелку и чашку с чаем, а затем снова берется за тосты.

Поделив омлет на две части, она оглядывается.

— Вроде все, — неуверенно говорит она, накидывая на плечи мантию. — Так что... я пойду.

Она подходит к Драко и неожиданно обнимает его. Тонкие руки обвивают шею, и Драко потрясенно молчит.

— Береги Гарри, — шепчет она, — ладно?

— Хорошо, — вдруг шепчет в ответ Драко. — Хорошо, хорошо, конечно...

Она отступает на шаг и снова улыбается.

— Ты не злишься? — как-то робко спрашивает Драко и добавляет, чтобы уж не совсем жалко: — Уизли.

Джинни мотает головой и честно, хоть и слегка грустным голосом отвечает:

— Не злюсь. Как я могу? Главное, чтобы вы были счастливы. И, Малфой, — она откидывает волосы и подмигивает ему, — если ты его обидишь, и он прибежит ко мне, я, конечно, попробую вас разочек помирить, но потом — он мой.

Не дав Драко договорить, она исчезает с громким треском, оставляя после себя легкий цветочный аромат. Впору позавидовать: Гарри всегда говорит, что сам Драко пахнет горьковато, то ли травой, то ли чем-то еще.

Уж не усталостью ли?

Когда Поттер заходит на кухню, Драко занят тем, что пытается завтракать — он измазал джемом и маслом тосты, налил кофе, разломал пополам круассан. Но ничего не съел, и его все равно тошнит.

Гарри смотрит на него пару секунд, потом подходит ближе и кладет руки на плечи Малфою. И, впервые за долгое время, молчит.

— Знаешь, — внезапно негромко говорит Драко, чувствуя приятные тяжесть и тепло ладоней, — наверное, это глупо, Поттер, но… кто мы друг другу?

Гарри изумлен — Драко ощущает это всем телом. И ждет ответа.

— Мы любим друг друга… — начинает Гарри, но тут же поправляет: — Я люблю тебя, а ты со мной. — Это формулировка самого Драко, но сегодня хочется чего-то иного. Поэтому он напряженно мотает головой:

— Нет.

— Тогда… мы просто вместе, — Гарри наклоняется и целует Драко в щеку. — Так? — он отпускает Малфоя и собирается взять в руки кружку с кофе, но Драко шепчет — скорее себе, чем Поттеру:

— Не уходи.

И Гарри замирает, возвращается и крепко обнимает Драко.

— Ну, ты чего? — шепчет он в ответ, потому что Малфой не поднимает головы, уткнувшись носом в шею Гарри.

Драко пожимает плечами — не говорить же, что он смертельно боится ухода Поттера?

Не сейчас, так потом.

И Гарри что-то чувствует и начинает заверять, что это — навсегда и навечно, что это — постоянно и будет всегда, что он — будет всегда.

И впервые поток слов не раздражает Драко.

И он верит.

Хотя, кто знает, что скрывается за этими словами? «Навеки, навечно…»

Когда-то Драко говорил то же самое Панси, и что?

Но Гарри — такой, каким Драко не был никогда.

Гарри просто другой, Гарри — все то, чем Драко не является.

Так что его «навечно» значит «навечно».

И в глубине души Драко это знает. И рад этому.

На кухне пахнет кофе и круассанами, и ничего уже не напоминает об усталости и опустошенности.