Каждый год я обязательно приезжаю сюда — в то место, которое было моим домом много лет. Я смотрю на очертания крепких, не отмеченных временем стен, на все еще сверкающую черепицу и яркие флаги на башнях, но перед глазами неизменно встает образ замка, каким он был той весной 98 года.

Разрушенный Хогвартс тогда напоминал огромного раненого дракона: хребет из серых валунов, которые когда-то были стенами, цветные слезы разбитых стекол, всполохи зрачков догорающего пожарища. Но даже в таком виде он внушал уважение и гордость — не сдался, выдержал, защищал до последнего.

Я стою, пригреваемый еще теплым осенним солнцем, и улыбаюсь. Как хорошо, что в этой жизни есть вещи, которые можно восстановить из пепла. Жаль, такого не бывает с людьми.

Последняя неделя осени для меня — это время, когда я навещаю тех, кто остался жив только в моей памяти. Годрикова Лощина, дом на площади Гриммо и Хогвартс встречают меня призраками прошлого, не забытыми и по-прежнему любимыми.

Я не захожу в замок. Гуляю вдоль стен, пинаю опавшую листву под ногами и вспоминаю.

Запах тлеющих костров из сухих листьев дурманит голову, ноги сами выносят меня на небольшую поляну чуть вдалеке от Гремучей ивы, и снова память подбрасывает мне картину из прошлого: именно на этом месте мы собирались по вечерам в те невеселые дни, когда все, кто имел силы, пришли, чтобы помочь восстановить Хогвартс.

Маги и магглы, ученики, их родители и профессора, повинуясь неслышному зову, приходили к развалинам школы и оставались. Даже когда солнце садилось за горизонт и сил, чтобы продолжать разбирать завалы, уже не было, мы не могли уйти отсюда.

На небольшой поляне разжигали костер — единственное веселое существо в нашей компании. Он трещал, играя пламенем, и пускал фейерверки искр, приглашая разделить его радость. Но огненные отблески освещали лишь нахмуренные усталые лица. И дети, и взрослые тогда были похожи друг на друга, как близнецы: одинаково поникшие плечи, тоска и боль во взгляде, пыль и сажа на коже.

Одним таким вечером пришел ты. Просто вышел из темноты к костру и остановился, нерешительно сжимая пальцами растянутые рукава маггловского свитера. И все как-то сразу всё поняли, не было ни косых взглядов, ни пересмешек: «О, надо же, Малфой!» Тебя приняли сразу и бесповоротно. Кто-то протянул кружку с горячим чаем, Луна стала готовить дополнительный бутерброд, а Невилл подвинулся, освобождая место у огня.

А ты стоял и смотрел только на меня, пока я, кивнув, не сказал: «Подходи». И ты — такой смешной и беззащитный в этом старом свитере, непривычно тихий и робкий — сел рядом со мной и тоже остался.

Я хожу в окрестностях замка и наслаждаюсь тишиной и осенним спокойствием. Большая куча красно-желтых листьев заставляет меня вспомнить детство, и я укладываюсь на неё, как на мягкую перину. Сухая травинка попадает мне в нос, щекочет, я звонко чихаю и смеюсь над собой. И снова память услужливо подсовывает нужное воспоминание.

Это был такой же вечер у костра, как и многие предыдущие. Кто-то перетряхивал спальники в палатке — все по-прежнему ночевали тут, не ушел ни один, — Гермиона колдовала над ужином, взрослые обрабатывали мелким царапины и синяки. Ты суетился вместе со всеми: помогал возле костра, в медпункте, развлекал уставших младшекурсников и отвечал на скупые шутки Рона.

Я сидел чуть поодаль, прислонившись спиной к дереву. Не хотелось ни есть, ни спать, поэтому я просто смотрел на тебя и не узнавал. Ты уже полностью влился в наш странный коллектив, и мне было тепло и грустно одновременно осознавать, что таким открытым и светлым ты мог быть все эти годы.

— Привет, Поттер. Пошли, погуляем?

Подошел, как всегда, неслышно, как привидение. Такой же бледный, почти прозрачный, худой, как тестрал. Надо сказать Гермионе, чтобы давала тебе на ужин двойную порцию. Погулять? Почему бы и нет.

— Куда пойдем?

— А давай в лес.

— Малфой, он ведь недаром назван Запретным.

— А для тебя еще остались какие-то запреты, Поттер?

Смотрю внимательно в твои глаза. Столько раз я всматривался в эту серую глубину, пытаясь разгадать твои коварные замыслы. Казалось, должен был бы уже изучить досконально, ан нет, такие отчаянные сверкающие огоньки я вижу в них впервые.

Идем вместе, плечо к плечу. Темно, прохладно и — нет смысла врать — немного жутко. Лес встречает нас ночными шорохами и редкими криками ночных птиц. Я буквально чувствую твое желание взять меня за руку, мы словно возвращаемся в тот давний вечер на первом курсе.

— Страшно, Малфой?

— Нет, просто холодно.

Зачем мы идем сюда? Надеемся отвлечься от ужасов последних месяцев с помощью новых, будоражащих кровь впечатлений? Посмеяться над детскими страхами? Проверить, какие запреты для нас еще остались неразрушенными?

Мы не успеваем уйти далеко. Ты первый останавливаешься и, не медля, как будто бросаясь в омут с головой, целуешь меня. Наверно, я ждал этого уже давно. Наверно, я давно хотел этого. Потому что отвечаю тебе сразу, не раздумывая, не задавая вопросов. Впускаю твой язык, играю с твоими губами — вот так, провести по самому контуру, прикусить и тут же зализать. Втянуть немного, а хочется целиком, полностью поглотить тебя, как древнее прожорливое чудовище, сделать сегодня и сейчас только своим. Твой громкий стон пугает задремавшую птицу, и она улетает, возмущенно хлопая крыльями. Ты почему-то смеешься, и я не замечаю, как сам начинаю глупо улыбаться.

Мягко, по-кошачьи, ложишься на землю. Ковер из прошлогодних листьев сырой и мягкий. Сейчас в лесу царит безвременье: зима уже отступила, весна еще не вошла в свои права, а лета тут и вовсе не бывает. Получается вечная осень.

— Дурак, простудишься, — шепчу я и подсовываю тебе под спину свою пропахшую дымом куртку. Ты снова улыбаешься, и я бы любовался этой улыбкой вечно, но тело действует уже само по себе, не советуясь с разумом.

Раздеваю бережно, как хрустальную статуэтку. Мерлин, какой ты тонкий, как струна. Хочу сыграть на ней правильно, хочу добиться от неё гармонии. Ты понимаешь и помогаешь мне — выгибаешься навстречу, трешься, стонешь и всхлипываешь, отзываешься, как самый совершенный музыкальный инструмент. Касаюсь тебя везде, доверяю сейчас не глазам, а рукам — запомнить каждый изгиб, прочувствовать все венки и мускулы твоего тела. Разрываюсь на части: хочется нежно и грубо сразу, хочется быстро и медленно, просто хочется. Ты сгибаешь ноги в коленях, приподнимаешься немного, и это самое искреннее приглашение, которое я видел. Остатки одежды летят прочь, я действую на голых инстинктах — ты первый мужчина в моей жизни, но, судя по всему, я все делаю правильно.

Ты идеально подходишь мне, мы совпадаем, как две половинки, у нас один ритм на двоих, стоны в унисон и синхронный стук сердца. Я помечаю тебя укусам и поцелуями, я царапаю твою кожу, и ты отвечаешь мне тем же. Пальцы переплетены и сжимаются до боли, твое тело начинает мелко дрожать подо мной, я ускоряюсь и догоняю тебя — и даже финал у нас получается один на двоих.

Я лежу, не заботясь о том, чтобы одеться — наши тела пылают таким жаром, что кажется, будто под нами скоро пробьется зеленая трава и зацветут подснежники. Ты срываешь сухой стебелек и начинаешь водить им по моему телу, хитро посматривая на меня. Я смеюсь и щекочу тебя в ответ. Ты отбиваешься, попадаешь мне стебельком в нос, и я громко чихаю. Теперь мы смеемся уже вместе.

Время пролетает незаметно, и когда сквозь густые кроны Запретного леса пробиваются первые скромные солнечные лучи, ты засыпаешь, укутанный ворохом одежды и мною. А через несколько часов тебя забирают авроры. Министерская машина смазала свой механизм и готова к работе — всем Пожирателям придется ответить по закону.

Боль воспоминаний заставляет забыть о времени, а ведь меня еще ждут мои родители. Значит, пора уходить. Я мысленно прощаюсь со всеми, кто навечно остался в памяти этих мест, но я не могу проститься с тобой.

Я не виню тебя за то, что после нескольких месяцев судебных разбирательств, гонений и преследований ты, даже полностью оправданный перед законом, предпочел уехать. Я не сержусь за то, что ты попросил меня не искать и забыть тебя.

Я не могу винить себя за то, что не послушался. Я знаю, как ты жил все эти годы, знаю, что у тебя подрастает сын — ровесник моего младшего. И я с нетерпением жду следующей осени, когда мы встретимся с тобой на платформе 9 ¾.

Я знаю, что когда мы снова увидимся, я больше не смогу тебя отпустить. И я надеюсь, нет, я уверен в том, что ты меня простишь за это.