Если бы Драко Малфой был художником, и его попросили бы изобразить их отношения с Поттером в виде какого-нибудь символа, он нарисовал бы весы, ножницы, зеркало, снитч, стакан тыквенного сока, две скрещенные волшебные палочки или гигантского кальмара, высунувшего щупальца из воды. Все, что угодно, годилось бы для того, чтобы донести до зрителя одну простую мысль: отношения Поттер-Малфой — вовсе не то, чем они кажутся с первого взгляда, они намного сложнее и глубже, но эта сложность и глубина касаются только самих Малфоя и Поттера, больше никого.

Если бы Драко Малфой был писателем, и его попросили бы раскрыть их с Поттером отношения в каком-нибудь литературном произведении, он создал бы драматическую пьесу в стихах и пяти актах, детективный триллер с открытым финалом, порнографический роман в трех томах, либретто к пафосной героической опере, романтическую балладу с разветвленным сюжетом или фэнтезийную сагу, персонажи которой скитаются по просторам Вселенной, из последних сил сражаясь с демонами и монстрами — как внешними, так и внутренними. В любом случае, каким бы ни был жанр и стиль созданного Драко произведения, суть его сводилась бы к нескольким простым словам: любому герою нужно место, куда он возвращался бы время от времени, чтобы залечить свои раны и отоспаться, прежде чем снова двинуться в путь навстречу смертельным опасностям.

Если бы Драко Малфой был поваром, и его попросили бы приготовить блюдо, олицетворяющее их с Поттером отношения, он запек бы мясо с розмарином и перцем чилли, зажарил пару бифштексов с кровью, сварил горячий грог, разделал рыбу фугу, замариновал угрей в маринаде, испек фруктовый пирог с сюрпризом или намазал пару тостов апельсиновым джемом. Любое блюдо было бы достаточно красноречивым и в то же время совершенно неподходящим для того, чтобы передать всю вкусовую гамму, все оттенки острой горечи, переходящей в невыносимую сладость, все привкусы, послевкусия и ароматы, все то, что обычно остается скрытым от посторонних глаз и никогда не подается на званых обедах — только на маленьких интимных завтраках.

Если бы Драко Малфой был композитором, и его попросили бы... Он не стал бы долго ломать голову над формой и гармонией, о, нет — он немедленно сел бы к роялю, взял в руки скрипку, настроил гитару, ласково провел ладонью по крутому виолончельному боку, проверил целостность барабанных палочек и дунул в саксофонный мундштук. Но даже если бы он собрал инструменты целого симфонического оркестра, ему не удалось бы извлечь единственно верный звук, тот самый, который заставляет сердца слушателей трепетать и разрываться на части, познавая истину, до этого момента открытую только двоим.

Если бы Драко Малфой был богом-демиургом, и его попросили бы... Впрочем, будучи богом, он имел бы полное право игнорировать любые просьбы — разве что сделать что-либо для собственного удовольствия... Что-то, что могло бы радовать каждый раз так, словно впервые... Что-то, совершенное по своей форме и абсолютно загадочное по содержанию... Что-то, вызывающее на губах улыбку, а на глазах — слезы, что-то, выглядящее таким интимным и в то же время — совершенно доступным и понятным любому, что-то, невероятно далекое и одновременно с этим — кажущееся таким близким...

Да, если бы Малфой был богом — таким несколько необычным богом, всерьез размышляющим над тем, как ему порадовать Поттера — из всех вещей на свете он непременно сотворил бы для него радугу и подвесил ее в тусклом и сером лондонском небе.

— Смотри, Поттер, — сказал бы Малфой-демиург. — Смотри, Поттер, радуга. Она словно мы с тобой, понимаешь? Вернее, наши с тобой отношения.

И Поттер не стал бы тормозить и притворяться тупицей, как обычно. Он посмотрел бы на радугу, одним концом упирающуюся в Лондон Ай, а другим — уходящую куда-то в район улицы Мэлл, и согласно кивнул головой.

— Понимаю, Малфой, что уж тут непонятного? Красный — это наша ненависть, верно? Оранжевый — наша страсть. Желтый — наш оптимизм. Зеленый — наша любовь. Голубой — о, это тоже наша любовь!

Малфой-демиург не сдержал бы улыбку, а Поттер, любующийся радугой, продолжил:

— Синий — это наше партнерство. А фиолетовый... Слушай, я не могу придумать, что такое фиолетовый. Можно, я лучше тебя поцелую?

Да, все это было бы так или примерно так, будь Драко Малфой художником, писателем, поваром, композитором или богом. Все это было бы как-то иначе, будь он архитектором, флористом, скульптором или парфюмером. Но он — всего лишь чиновник в Министерстве, и в его профессии нет ничего творческого, ничего такого, что могло бы стать поводом, средством, языком и материалом, чем-то таким, что можно наполнить потаенным смыслом, перевести в плоскость символов и аллюзий, сделать пронзительным и тонким, насыщенным и густым, подобно краскам, ароматам или мелодиям, значительным и неоднозначным, словно поэтические образы — чем-то, на самом деле достойным Поттера.

Если бы Драко Малфой был кем-то иным, не Драко Малфоем, возможно, однажды, у него хватило бы смелости на то, чтобы сделать что-нибудь, а не ограничиваться пустыми фантазиями, пусть даже эти фантазии окрашены в самые радужные цвета...