Тишину разрывает вопль будильника. Как же я ненавижу этот омерзительный визг. Если бы часы были живыми, я бы давно удушил их.

Совершенно не хочется открывать глаза. Всё равно не увижу ничего нового. Над головой тот же выбеленный потолок, на котором едва заметны трещины — штукатурка пока не осыпается, но это только вопрос времени. Через мутные стёкла окна пробивается серый рассвет, слабо освещая моё скромное жилище.

Комната аскетична до крайности: грубый платяной шкаф на полстены, неуклюжий письменный стол у окна, стул и кровать, на которой я сейчас лежу. Вся мебель тёмного дерева — терпеть не могу светлое. Любой цвет чуть жизнерадостнее чёрного воспринимается мной в штыки: это не мой цвет, мой — чёрный. Я не держу дома растений: мне лень ухаживать за ними; у меня нет питомца: не то чтобы мне никто не был нужен — просто не хочу о ком-то заботиться. Когда заботишься — привязываешься. Привязываешься — значит любишь. А любить… любить вообще-то больно.

Сейчас мне сложно вспомнить — настолько глубоко я затолкал своё прошлое в подсознание — но, кажется, когда-то всё было иначе. Может, в прошлой жизни? Впрочем, я не верю во всю эту чушь о множественности жизней и реинкарнации. Бред собачий. Иначе, чего я такого наделал раньше, что по мне по-прежнему бьёт сильнейшая отдача?

Лет пять назад я жил за городом, в небольшом уютном коттедже. И жил не один — со мной был Поттер. Это тот лохматый парень, что пытался спасти мир от Тёмного Лорда. Жаль, что у него ничего не вышло. Впрочем, и лорд, и его приспешники за эти пять лет канули в лету так же, как и Мальчик-который-выжил. Говорят, зло само себя уничтожает. Рано или поздно. Видимо, верно говорят.

С Гарри мы встречаться стали уже после школы. Началось всё с банального перепоя. Какая-то студенческая вечеринка в Магическом Оксфорде, каждый притащил с собой толпу друзей, все напились до потери пульса. И никто уже не понимал, куда и с кем уходит…

Главный гриффиндорский пунктик — это благородство. А я всегда был сволочью. Мне захотелось поиграть с Поттером. Игра затянулась на два года. Потом его убили… или не убили. Он просто исчез. Растворился, а тёмная сторона победила.

Я никогда не говорил ему, что люблю его. Впрочем, я никогда не допускал мысли, что люблю его. Ведь это Поттер.

Он начал клясться мне в вечной любви в первый же месяц. Я в ответ лишь усмехался и недоверчиво щурился.

Через полгода я отвечал: "Я знаю".

А он как-то по-особому грустно улыбался и прижимался ко мне, будто беззащитный ребёнок.

И тогда я ощущал болезненно острые приступы нежности. Помню, меня это пугало.

За те два года, что мы жили вместе, я назвал его по имени всего два раза. Один раз в полудрёме, кажется, контекст был: "отвали, я спать хочу…". Второй раз — в тот день, когда я попросил его остаться.

Я стоял в расслабленной позе в дверях гостиной, лицом к коридору. Руки скрещены на груди, на лице — маска безразличия. И наблюдал за ним.

Он нехотя одевался, подавленно бродя по прихожей. Ботинки, куртка, ключи от дома, палочка, бумажник. Зачем ему был нужен бумажник на поле боя, я не понимал, а острить не хотелось. В конце концов, я решил — привычка.

Он неуверенно коснулся дверного замка.

— Гарри…

Поттер вздрогнул и обернулся, беспомощно пытаясь заглянуть мне в глаза, но я уставился в пол.

– Останься.

– Я не могу…

– Пожалуйста.

– Я должен…

Я не ответил. Малфои не просят дважды.

И он ушел.

Некоторое время я просто стоял и тупо пялился на дверь. А затем, приготовившись к длительному ожиданию, опустился на пол.

Не знаю, сколько я просидел на пороге, но, кажется, уже начало светать, когда я, наконец, поднялся и пошел в спальню. Нашу спальню. Там было пусто… и холодно. Тогда я понял, что не хочу спать здесь один, и вернулся в прихожую. Малфои не спят на полу… да какая разница, чего они не делают? Я — спал.

Его сова, кажется, её звали Букля, принесла утреннюю почту. Письмо и газета. В газете — хроника последних событий. Письмо — от отца.

"Поттер проиграл. Л. М."

Коротко и ясно. Впрочем, как всегда. Одно из семейных правил: информация — деньги, если выдавать — то только необходимый минимум.

Я ушел из нашего дома через полчаса. Не хотелось собирать вещи. Зачем? Они могли быть полезными для нас… но нас больше не было.

Когда я закрывал входную дверь снаружи, в карманах лежали только документы, деньги и палочка.

Я не читал газеты, не общался со школьными и университетскими друзьями — не хотел ничего знать об этой войне, жив ли Поттер или мёртв. Боялся услышать правду.

Перевёлся на заочное отделение в колледже. Устроился работать в маггловскую контору, занимающуюся недвижимостью. Нельзя сказать, что её дела процветали, но, по крайней мере, шеф не доставал меня расспросами.

Могу честно сказать, что в ту ночь, когда ушел Поттер, моя жизнь потеряла смысл… рухнула. А я-то думал, что не умею любить. Наивный молодой волшебник…

Придурок. Лучше бы не умел.

Посторонний человек, услышав меня, может подумать, что я жалуюсь. Чушь. Вообще-то я уже давно смирился со всем. Глухие рыдания без слёз, депрессия и равнодушие остались в прошлом, где-то там, за стенами моего сознания. И, кажется, мне плевать на прошлое. Я не вспоминаю улыбок, поцелуев, смеха, объятий. Мне это не нужно… а может, я просто боюсь. Такие воспоминания воистину способны превратить человека в сумасшедшего.

Как бы то ни было, я регулярно занимаюсь самообманом.

* * *

Я иду по пустой улице. Никому и в голову не придет высунуть нос из дома в такую рань. И не только потому, что сейчас "сонное" время, — люди боятся. С тех пор как исчез Гарри Поттер, на улицах стало по-настоящему опасно, особенно в таких районах, как этот. УпСы из тех, что ещё не перегрызли друг другу глотки, любят охотиться на магглов. Чисто ради развлечения. Человек — разумное животное, его интересно преследовать. Впрочем, помимо "плохих" волшебников, существует ещё и самая обыкновенная маггловская шпана. Лоботрясы-подростки, страдающие от нарко— и алкозависимости. Кстати сказать, именно эти отморозки чаще всего и становятся мишенью для последователей Вольдеморта.

Я люблю выходить до того, как наступят безопасные часы. Может быть, ищу приключений, может, страдаю от бессонницы, а может, мне нравятся мёртвые улицы. Иногда приятно думать, что я — последний человек в этом проклятом мире, в очередной раз выходящем из кризиса.

Наверное, было бы чертовски забавно, если бы все люди разом исчезли, а я бы шел по пустым улицам Лондона и…

Поворачиваю за угол. На ступеньках перед моей конторой сидит незнакомая девочка. Ей от силы лет девять-десять, и одета она, надо сказать, совсем не так, как, по идее, должен быть одет одинокий ребёнок на этих улицах в шесть утра. Чистенькое, аккуратное бежевое пальтишко, светлый берет и кожаные, очень элегантные ботиночки. Худенькая, с тонкими светло-русыми, как будто пыльными, косичками, на которых нелепо яркими пятнами полыхают алые ленточки. Услышав мои шаги, она поднимает голову. Несколько секунд смотрит на меня покрасневшими от слёз глазами.

У неё совершенно безумная улыбка. Да, она улыбается… и вдруг начинает смеяться. Какое-то больное отчаянье в этом смехе, такое тяжелое, хлёсткое. Маленькие девочки с аккуратными косичками не должны смеяться ТАК.

Мне становится жутко. Взрослый мужик боится ребёнка. Это могло бы быть смешным… при других обстоятельствах.

А она перестает смеяться, так же неожиданно, как и начала. Смотрит на меня, грустно качает головой…

– Здравствуй, Драко, — она вновь улыбается.

Несколько секунд я стою, молча открывая и закрывая рот, как выброшенная на берег рыба. В сознание медленно, но верно вползает беспокойство, перерастающее в панику.

– Ты… Откуда тебе известно моё имя? — слова даются с трудом. Мне не нравится эта девочка, не нравится её сумасшедшее лицо, не нравится, что ей известно моё имя, в то время как я не знаю о ней ровным счётом ничего. Я не склонен к паранойе, но этот ребёнок начинает вызывать у меня глубокий животный страх.

Она не отвечает, но её лицо неожиданно начинает оплывать, как будто находясь за полупрозрачной дымкой. Щёки розовеют, улыбка исчезает. Мгновение — и передо мной оказывается самая обычная маленькая девочка. Она непонимающе вертит головой, во взгляде появляется испуг потерянного детёныша, пухлые детские губки искажаются, на лице проступает отчаянье. Я молча смотрю на неё, всё ещё не понимая, что происходит. Кто она? Почему так странно себя ведёт? И откуда, чёрт побери, ей известно моё имя?

Она снова смотрит на меня, но на этот раз с надеждой и страхом.

— Сэр… Извините, сэр, но не могли бы вы сказать… где я нахожусь? — Это, несомненно, очень вежливая девочка, которая знает, что к незнакомцам нужно обращаться на "вы". А тем более к взрослым незнакомцам. И мне остается только гадать, что с ней происходило пять минут назад. Помутнение рассудка? Внутренние демоны? Бред прорицателя?

На вопрос я отвечаю кивком в сторону таблички, висящей на доме: "Драффет-стрит, 19".

Она беспомощно смотрит на незнакомое, судя по всему, название и вновь переводит взгляд на меня:

— А где папа?

Уже интересней. Судя по всему, ребёнок не помнит, как оказался здесь. Провал в памяти?

Поборов оцепенение, подхожу к ней ближе:

— К сожалению, я не знаю, где твой папа… Но, может, нам удастся его найти? — Ободряюще улыбаюсь. — Как тебя зовут?

— Бекки.

Я ухмыляюсь: милое детское имя, обычная симпатичная девочка… Может, мне вся эта сцена пятиминутной давности померещилась? Бывают же такие… игры воображения.

Присаживаюсь перед ней на корточки:

— А меня — Драко. Я здесь работаю. И вот представь, иду на работу и вижу: на ступеньках моей конторы сидит незнакомая молодая леди. — Бекки робко улыбается. — Совсем одна… и в такой ранний час. Как же она здесь оказалась?

— Я не помню.— На её личике отражается смятение. — Кажется, я потерялась.

Качаю головой. Действительно — провал в памяти. Странно всё это.

– И что же теперь делать…?

Возможно, стоит обратиться в полицию… или в аврорский отдел. Всё зависит от того, ведьма моя новая знакомая

или нет.

– Как зовут твоих родителей?

– У меня только папа — Алексис.

– А фамилия?

Девочка смущена. Чёрт! Глазам своим не верю! Она что, не знает своей фамилии?! Поразительно. Помню, в свои девять лет я безумно гордился тем, что мог представляться: "Малфой, Драко Малфой".

– У него нет фамилии. — Она опускает глаза.

– А у тебя? — Сказать, что я обескуражен, значит ничего не сказать.

– У меня — есть. Мюглер. Я — Ребекка Мюглер.

Ничего не понимаю. Впрочем, детская логика ещё более запутана, нежели женская, что уж говорить о логике маленькой женщины?

— Ну и как нам с тобой теперь быть? — Я не на шутку озадачен.

Губы девочки начинают дрожать, она всхлипывает. Похоже, на ближайшие двадцать минут мне обеспечен мюзикл "Хочу к папе". Ну и ублюдок ты, Алексис Мюглер! Грёбаный француз, не мог уследить за дочерью…

* * *

– Доброе утро, Малфой! — Шеф приходит в контору как обычно — к десяти утра.

– Здравствуйте, сэр. — Я сижу за своим столом, лицо — мрачнее тучи. На стуле для посетителей устроилась Ребекка. Она листает наш каталог, разглядывая дома, выставленные на продажу. А я мысленно ужасаюсь, ожидая, когда ей надоест это занятие. Я совершенно не умею занимать детей, да и вообще не разбираюсь в их… поведении. Хотя что-то мне подсказывает: как только Бекки станет скучно, она снова начнёт плакать и, захлёбываясь слезами, требовать папу.

– А кто наша юная гостья? — На лице этого лысеющего зануды, с большим шаром вместо живота, появляется ласковая отеческая улыбка.

Девочка отрывается от каталога и смотрит на него своими большими серьёзными глазами:

- Меня зовут Ребекка Мюглер.

– Очень рад познакомиться с вами, мисс Мюглер, — похоже, толстяка забавляет эта ситуация. — Моё имя — Дэйв Паркер.

Она кивает ему и снова углубляется в просмотр каталога. Шеф непонимающе смотрит на меня. Я, взглядом указав ему на дверь, выхожу на улицу. Он следует за мной.

– У нас проблемы, сэр.

– В чём дело, Малфой? — Его лицо утрачивает добродушие.

– Она сидела на ступеньках нашей конторы, когда я пришел на работу… — Кратко пересказываю Дэйву утренние события, результаты звонков в полицию — нет, никто не обращался с заявлениями о пропаже ребёнка. (К слову сказать, в аврорском отделе мне сообщили то же самое).

Несколько секунд он молча хмурится.

– Мистер Паркер?

– Знаешь, Малфой… Мне почему-то кажется, что Алексиса Мюглера больше нет в живых.

Странно, почему-то эта идея мне в голову не приходила. Видимо, казалась слишком обычной: в наши-то времена, в этом-то районе!

- Думаете?

– Предполагаю. Смерть отца объясняет и то, что она оказалась здесь утром совсем одна, и то, что никто её не ищет. А потеря памяти может быть последствием шока.

Я опускаю голову. Мило. И что теперь делать? Как будто отвечая на мои мысли, шеф хлопает меня по плечу и устало бросает:

— Я бы на твоём месте с ней не заморачивался. Отведи в полицию. Они разберутся.

Хорошая мысль. В общем-то, меня с этим детёнышем возиться никто не обязывал.

Вот только следовать совету мудрого начальника я, пожалуй, не буду. Нет, никакого глупого благородства. Её проблемы — исключительно её проблемы. Но она назвала меня по имени до того, как я представился. Значит, тут… мягко говоря, не всё чисто. Это — странный ребёнок. И шестое чувство мне подсказывает, что Ребекку следует оставить при себе, по крайней мере, на первое время. А там… может, я найду этого Алексиса. Если, конечно, он жив…

— Сэр, могу я взять на сегодня отгул? Ну, вы понимаете, мне придётся отвести девочку в полицию, там меня наверняка задержат …

– Да, конечно, всё равно работы на сегодня не предвидится. — Он рассеянно вытаскивает из кармана пачку сигарет и, закурив, погружается в раздумья.

А я возвращаюсь в контору — за девчонкой.

* * *

Если когда-нибудь меня спросят, люблю ли я детей, уверен, что тотчас же отвечу: "Не-на-ви-жу!".

Это маленькое чудовище с невинным личиком за восемь часов успело довести меня до белого каления. Пять раз она плакала, шестнадцать раз по тому или иному поводу заявляла, что я гораздо хуже папочки, и дважды входила в то странное состояние.

Первый раз — как только мы оказались в моей квартире. Её глаза неожиданно остекленели, пальцы, сжимавшие мою ладонь, расслабились, на лице заиграла страшная улыбка.

- У тебя мрачно, Драко… мне бы не хотелось жить здесь.

Я вздрогнул и отстранился. Она смотрела на меня с усмешкой. А глаза… Глаза были какими-то чужими, взрослыми, тёмными.

- Бекки?

Девочка вздрогнула и часто заморгала, приходя в себя. Кажется, в этот раз она и не заметила, что с ней что-то происходило. Она неуверенно огляделась и неловко пробормотала:

- У вас темно, сэр. Папочка очень не любит такие квартиры. Он говорит, что в них живут…

- Достаточно. — Она уже начала выводить меня из себя. И мне вовсе не хотелось знать, КТО, по мнению её дорогого родителя, обитает в подобных помещениях. — Пальто можешь повесть на крючок, ванная комната — там.

Ребекка насупилась, но послушно стянула пальтишко, под которым оказалось ярко-алое, совсем как ленточки в её волосах, платье, разулась и проследовала в ванную.

Несколько минут я наслаждался тишиной и покоем, стоя у окна в комнате. Мысли возвращались к обычному ровному течению. И я, успокаиваясь, пытался анализировать события этого дня.

Почему-то появилась уверенность, что не всё с этой девчонкой так сложно, как кажется… эти "видения", или как их ещё можно назвать, наверняка достаточно просто объяснимы. И я, кажется, знал, в чём тут дело, но… никак не мог понять… вспомнить. Разгадка мерцала где-то на задворках сознания, нужно было только сосредоточиться и…

Резко хлопнула дверь ванной, и на пороге появилась маленькая мисс Мюглер. Немного стесняясь, она попыталась попросить о чём-то:

- Извините… но… видите ли, сэр…

- Что? — я раздраженно оборвал бессмысленное бормотание.

Резкость моего тона неожиданно заставила её собраться и гордо вскинуть голову:

- Я хочу есть.

Она дерзко посмотрела мне прямо в глаза. Где-то я уже видел этот взгляд… помню, он всегда выбивал меня из колеи. Теперь же я чувствовал себя полным идиотом.

- О… — я смутился. Нет, не просто смутился — покраснел. Хотя, в сущности, причины как таковой для этого не было, — н-ну... ладно. Пойдём посмотрим, что там у меня есть на кухне…

Мне определённо не нравятся дети.

Пока я стоял у плиты, пытаясь соорудить из найденных в холодильнике продуктов омлет, Бекки сидела на единственном стуле и болтала ногами.

Нужно сказать, что я просто терпеть не могу, когда кто-то смотрит, как я работаю.

У Поттера была эта привычка. Он любил приходить в мой кабинет и, пока я возился с бумагами, наблюдал за мной, забравшись с ногами на кушетку. Меня это безумно бесило. Как правило, такие посиделки заканчивались коротким диалогом, перерастающим в маленькую ссору и большую обиду с его стороны.

- Поттер, исчезни.

- Но… разве я тебе мешаю?

- Да, ты мне мешаешь. Свали отсюда.

- Но я же сижу тихо! Я даже ни слова не сказал! И не шевелюсь!

- Ты смотришь.

- О, чёрт… Драко! Ты… ну, хорошо, а если я отвернусь?

- Поттер!!! Мне мешает твоё присутствие! Убирайся!

И он, понурив голову и обиженно сопя, уходил. А потом долго дулся на меня. А я делал вид, что мне всё равно. И через некоторое время он, в конце концов, сам подходил ко мне, делая вид, что ничего не случилось…

А я начинал себя ненавидеть, не знаю почему. Может, потому что я такая сволочь и не могу не мучить тех, кто для меня что-то значит… может быть.

А ведь я так и не попросил у него прощения… ни разу.

Однажды, после такой перепалки он ушел из дома. Не то что бы надолго, где-то до двух часов ночи. Я беспокоился, злился, нервничал… Но, когда он пришел, просто кивнул ему и сказал, что иду спать. А он молча сверкнул глазами и отвернулся. Потом, поднимаясь по лестнице, я услышал, как что-то стеклянное разбилось о стену, очевидно, Поттер бесился.

И вот теперь снова кто-то наблюдал за моей работой. Я вновь чувствовал знакомый прилив холодной ярости. Но молчал. Мне просто некуда было послать эту девчонку.

- Вы питаетесь очень вредной пищей, сэр.

- В самом деле? — я не смог скрыть раздражения в голосе, впрочем, меня никто не обязывал быть тактичным.

- Да. Жареное очень вредно для здоровья. Папочка никогда ничего не жарит…

Я резко развернулся. Уверен, вся та гамма эмоций, что бушевала во мне, отразилась и на лице, потому что Ребекка испуганно отпрянула, при этом чуть не стукнувшись затылком о стену.

- Слушай ты! Маленькая, занудная… гадость! Мне глубоко и полностью плевать на то, как и что делает твой папочка! И если ты ещё хоть раз…

Иногда я задаю себе вопрос, почему мне так и не удалось завязать серьёзных отношений с женщиной. Пожалуй, ответ очевиден: женские слёзы — это самое отвратительное, что есть на свете. А разве существуют женщины, которые никогда не плачут?

К примеру, эта милая девочка была сейчас так очаровательно напугана и молчала. Но вот её губы начинают дрожать, по щеке скатывается слеза, другая, она всхлипывает…

И я снова чувствую себя моральным уродом. Ненавижу детей, ненавижу девчонок…

- Бекки… — опускаюсь перед ней на корточки, — прости… я… я не хотел на тебя кричать.

Мать твою, Ребекка Мюглер! И отца твоего тоже! Я хотел на тебя кричать, хотел! И я никогда, НИКОГДА, ни перед кем не извинялся.

Но слёзы текут по щекам — и я говорю совсем не то, что думаю. Вытираю несносному детёнышу щеки полотенцем и пытаюсь утешить:

- Ну… не реви, ты же… большая уже… извини… не плачь, найдём мы твоего отца… ну не реви только…

Минуты три она успокаивалась, после чего я отправил её в ванную — умываться, а сам вернулся к плите и выяснил, что спалил к чёртовой матери омлет. Ну ладно, ну и плевать! Жареное же вредно, разве не так говорит папочка?!

Ещё пять минут ушло на поиски других продуктов.

Больше я на Бекки я не орал. Однако девочка сама нашла себе кучу причин для рёва. Несколько раз из-за отца и ещё один из-за мультяшного героя (ближе к полудню мне удалось её спихнуть к соседям, к которым иногда приезжали внуки, и вследствие этого имелся богатый ассортимент мультфильмов).

Пока моя гостья развлекалась по мере сил и возможностей, я, как последний дурак, обзванивал справочные в поисках некоего Алексиса (естественно, меня везде вежливо посылали) и ломал голову над загадкой девчонки. К вечеру у меня просто опустились руки. Я никогда не найду этого Мюглера…

Наконец, я решил потрясти первоисточник. Зашел к соседям, забрал "эту милую малышку" и повёл её на улицу, вроде бы как на прогулку.

Пока мы одевались, девочка опять впала в транс, ненадолго, всего на пару мгновений, но я успел заметить безумную улыбку, мелькнувшую на её лице.

* * *

На город опускаются сумерки. Я иду по полупустым улицам, держа свою подопечную за руку. А она рассказывает мне про папочку. Сказать по секрету, я начинаю потихоньку ненавидеть этого парня, уж больно он хороший.

- Он мне не совсем папа. Ну, в смысле, не родной. Он усыновил меня четыре года назад. С тех пор мы постоянно путешествуем, переезжаем с места на место. Папочка говорит, что за ним охотятся враги и нам нужно скрываться, поэтому у него и нет фамилии...

- Ничего себе… — Хм, может, он бывший мафиози? Ухмыляюсь, меж тем девчушка продолжает болтать.

- А ещё он никогда не выпускает меня гулять в это время. Говорит, что очень опасно.

- И как же ты оказалась тогда у моей конторы? — Иронизирую. Ничего-ничего, пусть терпит. Она меня достала сильнее.

- Я на него разозлилась и убежала… а потом…я не помню ничего. Я гуляла рядом с домом и… и всё.

- Понятно… — Хотя на самом деле ничего не понятно. — Расскажи мне, как он выглядит.

- Папа?

- Ну да.

- Он очень длинный… и такой, худой. У него тёмные волосы, которые он совершенно не в состоянии сам расчесать. Думаю, без меня он ходит совсем лохматый, — девочка горестно вздыхает, и я с трудом удерживаюсь от того, чтобы усмехнуться. Поттер тоже всегда был растрёпан, пока я не брал в руку расческу и не впивался ею в его шевелюру. — А ещё у него плохое зрение, и он носит смешные круглые очки, — я вздрагиваю, — и у него зелёные глаза, — чувствую, что мне необходимо сесть, ноги подкашиваются.

- А шрам?

- Что?

- У него есть шрам на лбу?

- Нет. — Слабый огонёк надежды потухает.

- Он, наверное, очень красивый, — растерянно бормочу я.

- Да, очень! — девочка улыбается и тут же снова мрачнеет. — Я скучаю… мне плохо без него… я к папе хочу…

- Эй… только не реви снова. Знаешь, я ведь тоже очень скучаю по одному человеку…

Мы сворачиваем в парк. Здесь совсем тихо и пусто. Ни одной живой души, впрочем, неживых тоже не видно.

- По кому? — Она поднимает голову, пытаясь разглядеть моё лицо, но в парке слишком темно. Мы подходим к скамейке, садимся.

- Его звали Гарри. Он был самым настоящим оболтусом…

- Ваш друг?

- Да нет, в общем-то…

- Брат?

- Нет…

- А кто же? — она недоумевает.

- Да как тебе сказать… Он был человеком, ради которого я, кажется, готов умереть.

- И что с ним случилось?

- Он потерялся.

- Как я?

- Да, совсем как ты. Однажды он просто убежал из дома. Не послушал меня и убежал… и не вернулся. — Я стиснул зубы, чувствуя, как к горлу подступает комок, давно забытые эмоции пробиваются наружу, и, боюсь, я не смогу их удержать.

- Пойдёмте отсюда. — Она неожиданно резко вскакивает и устремляется прочь из парка.

- Бекки! Куда ты?! Эй! Стой! — Я устремляюсь за ней, но она бежит очень быстро. Ничего не понимаю: я же старше, у меня длиннее ноги… я не могу её догнать!

Она вылетает на улицу, слабо освещённую парой фонарей, оборачивается, и я снова вижу эту чёртову улыбку на её губах. Останавливаюсь. Несколько секунд стою, не зная, что делать. Отпустить? Она в том же состоянии, что и при побеге из дома, может, вернётся к отцу. Нет. Нет, нет, нет! Она… В общем, я должен идти за ней, наверняка должен! А если нападение? Если ловушка? Да я маг, в конце концов! Мне бояться нечего!

Опускаю руку в карман пальто, нащупываю гладкое дерево палочки и, немного успокоившись, бегу за девчонкой.

* * *

Спринтер… этого ребёнка ждёт большое будущее в спорте. Ей необходимо участвовать в марафонах. Все олимпийские медали будут висеть на её шее. Бежать почти час без остановки, да ещё с такой скоростью… Не всякий выдержит. Я уже два раза отставал… впрочем, она останавливалась и ждала меня на безопасном расстоянии. Чёрт! Что мне мешает вынуть палочку и сказать что-нибудь вроде "Ассио малявка!"? Пожалуй, банальное, больное любопытство.

Мы уже забежали в незнакомый квартал. И мне здесь совершенно не нравится… а что если эти придурки, бывшие УпСы, решат поохотиться на меня? Чёрт с ней, с девчонкой, ей, похоже, море по колено, но я-то простой смертный, который, между прочим, устал!

Дети — это зло… точно-точно.

Неожиданно в дальнем конце улицы появляется долговязая, подозрительно знакомая фигура. Замираю. Бекки тоже останавливается. Оглядывается и улыбается мне. Безумия в её лице больше нет, улыбка ласковая и тёплая. Но глаза всё ещё ненормальные. Человек вдали срывается на бег, я приваливаюсь к стене, сейчас что-то будет… плевать. Лицо девочки оплывает и снова становится обычным, детским.

- Ребекка! — знакомый голос болезненно режет ухо. Нет, этот человек не может быть Поттером, просто похож… просто похож. Она же сказала, у него нет шрама.

Сползаю вдоль стены до тех пор, пока колени не касаются пыльного асфальта. Наверняка, брюки будут безбожно испачканы… ну и чёрт с ними.

Итак, Драко, поздравляю. Ты выполнил свою благородную миссию. Вернул дитя в лоно семьи. Они обнимаются, и она ревёт ему в плечо. Как трогательно. Тьфу.

Пару минут на то, чтобы прийти в себя, и можно смело двигаться на сближение. И с разбегу дать этому уроду в морду. За то, что не уследил… да. А ещё за то, что похож на Поттера…

Главное встать… на ноги. Да, вот так, стенка — хорошая опора… Вот же всё-таки… есть ещё порох в пороховницах. Истерично хихикаю. Надо же, устроить такой кросс через полгорода…

Ещё раз поздравляю, мистер Малфой, вы на ногах. Шаг, ещё шаг…

- Бекки! Глупая, глупая девчонка! Никогда так не делай больше, слышишь? Никогда! Я уже потерял слишком многих близких, чтобы потерять ещё и дочь!

Отчитывает её, придурок… Лучше смотреть надо было. Мерлин, ну почему он так похож на Гарри? Это нечестно. Так нельзя! Почему одни находят, а другим остается лишь иллюзия сходства? Несправедливо…

Подхожу ближе… и вот он отрывает взгляд от своего ненаглядного чада. Смотрит на меня.

Так вот как выглядят обычные магглы, впервые увидевшие привидение! Потешно…

- Драко? — нет. Не говорите мне что… это Поттер. О-он… жив. Живой…

- Не… знаю, — на лице проявляется беспомощная улыбка, и мир начинает вращаться, вращаться, вращаться… какая чудная карусель, вот только что-то слишком быстро приближается земля. Кажется, я теряю созна…