Эту сказку рассказывала ему старая Фринни — домашний эльф, чуть дрожащим торжественным голосом.

Мальчик, кутаясь в одеяло, как наяву представлял себе темный лес, тусклую луну и юношу, сидящего под деревом, зажмурившего глаза, в ожидании видения.

Невозможная любовь.

Драко не понимал значения этих слов. Как любовь может быть невозможной? У него есть мама и есть папа. Он любит их, а они — его. Все просто. Но юноша, сидящий в темном лесу, ждущий неизвестно чего, заставлял его ежиться и сладко вздрагивать от нестрашного страха.

Раз за разом, у сказки был один и тот же конец. Юноша пугался, вскакивал, и заклинание разрушалось.

Раз за разом мальчик надеялся, что вот сегодня, наконец, юноша что-то увидит, поймет — и расскажет ему, Драко, зачем он все это делал. Зачем шел в страшный лес, ночью, один…

Мальчику было невдомек, что сказка — всего лишь один из способов дать понять чистокровному магу, насколько важно каждое условие в выполнении заклинания. Такие вещи должны закладываться с детства. Неправильно сваренное зелье — яд. Неправильно сказанное заклинание — в лучшем случае — пшик, в худшем — смерть.

Драко ждал. Сказки менялись, но любимой оставалась одна, про заклинание, позволяющее увидеть невозможную любовь. Глупый юноша опять все делал не так.

И ничего не происходило.

Драко вынырнул из воспоминаний. Перед ним на столе лежала книга, найденная в библиотеке Малфой-мэнора. Старые слипшиеся страницы с трудом разъединялись, неохотно выдавая свои секреты. Пергамент был не настолько стар, чтобы рассыпаться под руками, но чернила уже сильно выцвели, и он чуть было не пропустил блеклую надпись.

Невозможная любовь.

Сердце сладко сжалось, повеяло чем-то очень мягким и безмятежным, чуть приправленным горчинкой тоски.

Драко тряхнул волосами.

Глупо Малфою жалеть о том, что он больше не маленький мамин и папин мальчик, который даже представить себе не мог, что существует на белом свете невозможная любовь.

Глаза, помимо воли, бегут по светлым строчкам. Слова разобрать сложно, но ему и так известно, о чем там говорится.

«Самой короткою ночью лета.

Придет человек на опушку леса.

Сядет спиной к одной из осин.

Посмотрит, зажмурившись, что было сил.

Жезлом власти взмахнет,

Говоря «О-дрэм-мойр»

Подарит земле молодую кровь.

Невозможную сможет увидеть любовь.»

Усмехнувшись про себя наивной попытке зашифровать заклинание, Драко удивляется, насколько хорошо все помнит — прошло больше десяти лет, но слова, произнесенные чуть скрипучим тихим голосом, вплавились в память намертво.

Примечание разобрать оказалось сложнее. Фринни никогда ничего не объясняла ему, только рассказывала. Да он и не спрашивал.

«Невозможная любовь. Любовь, у которой тысяча причин остаться невозможной и только одна — воплотиться.»

Драко хмыкает. Можно подумать, теперь стало намного понятнее.

Он закрывает книгу и кладет ее обратно на полку.

Малфоев не интересует невозможная любовь.

И все-таки… Когда наступит самая короткая ночь лета?

Весь день проходит как в тумане. Хорошо, что родители уехали на очередной прием, и оставили его в замке одного.

Драко думает о том, что сказка должна оставаться сказкой, а не превращаться в реальность.

И еще он знает, что самая короткая ночь — сегодня.

Когда небо приобретает синеватый оттенок, Драко поднимается к себе в спальню, твердо решив лечь спать.

Сумерки за окном все больше и больше сгущаются.

Драко то впадает в подобие дремы, то лежит с открытыми глазами. Ему никак не найти удобного положения. Простыни неприятно липнут к разгоряченному телу.

Наконец, убедив себя, что прогулка по свежему воздуху ему необходима, он быстро одевается и выходит.

Значок префекта, с острым краем лежит у него в кармане.

Уже сидя спиной к осине, Драко вскользь недоумевает, зачем нужна кровь в этом заклинании.

Зажмурившись, в ожидании боли, он резко царапает тыльную сторону ладони, но крови нет — движение слишком слабое.

Чертыхнувшись, он нажимает сильнее и наблюдает, как мелкие бисеринки крови выступают на бледной коже. В слабом свете луны они кажутся черными.

Драко прижимает царапину к земле, надеясь, что этого будет достаточно.

Юноша из сказки вообще обошелся одной каплей.

Жезл Власти — это, конечно же, палочка.

— О-дрэм-мойр, — шепчет Драко, закрыв глаза и откинувшись на тонкий ствол.

Некоторое время ничего не происходит. Перед зажмуренными глазами плавают звездочки и точечки, вдруг становятся слышны звуки леса — непонятные шорохи, шум ветра.

Драко начинает испытывать иррациональный страх. Он твердит себе, что находится в поместье, что здесь ему ничего не угрожает, и на некоторое время это помогает.

Он успокаивается, замечая, что в ушах начинает нарастать странный гул, перемежаемый отдельными паузами — заклинание действует. Драко зажмуривается изо всех сил, так что начинает кружиться голова, и тут чернота перед глазами разъезжается на полутона — разные оттенки черного. Он даже представить себе не мог, что такое существует. Он не успевает удивиться, когда понимает, что это чьи-то волосы. Близко, так близко, будто он упирается в затылок человеку.

Драко безумно хочет увидеть его лицо…

И тут новый приступ сверхъестественного необъяснимого ужаса почти физически скручивает его.

Единственное, что он успевает ухватить на грани выпадения в реальность, перед тем, как с жутким звуком вдохнуть (он что, не дышал все это время?) — глаза. Настолько глубокого синего цвета, что они кажутся почти фиолетовыми. Черные ресницы, черные брови — все, как будто отпечаталось под веками.

Драко судорожно дышит и никак не может надышаться. Страх потихоньку отступает.

«Глупая сказка. Дурацкое заклинание. И я — законченный идиот».

Он возвращается к себе.

Утром солнечный свет разбивается о рамы, рисуя на полу теплые квадраты.

Все кажется сном, далеким и нестрашным.

Драко спускается к завтраку, улыбаясь про себя и гадая, кому же могли принадлежать синие «как вечернее небо» глаза.

Он уже не сомневается, что вчерашняя ночь сыграла с ним милую шутку, вытащив наружу скрытые желания.

«Блэйз?»

Вряд ли… У нее глаза светлее, да и брови не такие густые и широкие.

Драко чуть не оступается на лестнице, вдруг поняв, что глаза принадлежат мужчине.

Шутка становится не такой уж и милой.

В столовой его уже ждет отец.

Знакомым жестом он указывает на стул, одновременно чуть щурясь и властно вскидывая подбородок:

— Садись, сын.

«Садись, сын», — у Драко начинает бешено колотиться сердце.

«Садись, сын», — кабинет отца, ярко освещенный, сам Люциус, пьяный настолько, что это заметно даже Драко, и Нарцисса, бледная и бесстрастная.

«Садись, сын», — думоотвод посреди стола, речь, произнесенная с очень жесткой и четкой артикуляцией — об отступниках, вычеркнутых из фамильного древа, о том, что их всегда настигает заслуженная кара.

«Садись, сын», — его затягивает, и вот — огромное помещение, похожее на амфитеатр, в центре — яма, с платформой, на которой стоит арка, закрытая рваным занавесом. Кажется, вокруг люди, много людей, но разум выхватывает только одно.

Человеческое тело, выгнутое изящной дугой, целую вечность падает, тонет, исчезает в глубине древней арки.

Но перед этим, Драко успевает разглядеть глаза человека — расширившиеся в изумлении, синие, цвета вечернего неба.

— Драко? — Похоже, Люциус обеспокоен.

Отец потом напился еще больше, и только Нарцисса смогла его убедить, что прямой вины Люциуса в этом не было. Драко плохо понял, зачем отец все это показал ему, если явно жалел о том, что произошло. Он просто принял на веру факт, что Малфои всегда поступают согласно семейному кодексу. Или — умирают.

Синие, почти черные глаза. «Как кружится голова…»

Сириус Блэк — отступник и отверженный в клане Малфоев. «Черные вьющиеся волосы.»

Недостойный. «Синие глаза.»

Мертвый.

Невозможная любовь.

Драко очнулся в собственной спальне.

В комнате царил мягкий полумрак — тяжелые шторы закрывали окна. Какай позор! Похоже, он упал в обморок. Да еще на глазах у отца…

Приступ острого стыда заставляет его зажмуриться. Он — Малфой, а Малфои не теряют сознания. Да еще и из-за…

Невозможная любовь.

Как он будет теперь смотреть в глаза отцу? Жалкий, слабый… В глаза «убийце невозможной любви?»

Он не убивал!

Но он был там.

Драко ненавидит собственные мысли. Все слишком сложно.

Веки становятся слишком тяжелыми, он проваливается в мутный сон.

Когда он снова просыпается, у кровати сидит Люциус.

— Сын, — мягко начинает он, предупреждая его попытку встать, — я хотел бы сам сказать тебе об этом, но раз уж ты знаешь… Я хочу, чтобы ты сам решил, чего ты хочешь.

Драко ничего не понимает, но на всякий случай согласно кивает.

— Он вернулся и будет преподавать в Хогвартсе. К сожалению, Дамблдор взял его под свою защиту — я ничего не смог сделать. И Драко, — он властно поднимает руку, сдерживая потрясенный протест, — не нужно притворяться, ты бредил. Я узнал намного больше, чем хотел.

— Отец! — больше всего Драко хочется накрыться одеялом с головой и провести там остаток жизни. Какой позор… Что он говорил?

— Я понимаю, тебе тяжело будет учиться у человека который… Но он больше не принадлежит к нашему роду. Ты мог бы считать, что он просто учитель, один из многих. Но, решение за тобой. Если для тебя это слишком тяжело, мы можем отправить тебя в Дурмштранг.

Люциус некоторое время молчит, глядя перед собой, а Драко испытывает невыразимое облегчение — отец ни о чем не догадался.

— Отдыхай, у тебя много времени, чтобы подумать. — Люциус спокойно улыбается и выходит.

И тут Драко начинает понимать.

Сириус Блэк… вернулся?

Он будет преподавать в Хогвартсе?

И теперь ему нужно решить, будет ли он учиться там дальше?

Слишком много.

Слишком сложно.

А он так слаб…

Драко снова закрывает глаза. Он еще подумает об этом.