Я открываю глаза и привычно нашариваю рукой очки. Сажусь на кровати и оглядываюсь. Камин давно потух, ветер чуть волнует шторы сквозь открытую форточку. Ежусь от холода. Спрыгиваю с кровати и за пару секунду закрываю окно. Босым ногам неприятно, но я терпеливо иду в ванную, даже не удосужившись надеть халат и тапочки. Холодно. Осень в самом разгаре. Деревья позади поместья Блэков окрасились в пурпурно-золотой. «Гриффиндорские цвета», — сказал бы ты. Но тебя нет.

Умываюсь на скорую руку. Заглядываю на кухню. Пусто. Еще даже эльфы не проснулись. Значит около пяти утра. Пожимаю плечами и возвращаюсь в комнату, чтобы одеться. Натянув черную водолазку, джинсы и теплую мантию, спешу на улицу. Как можно дальше отсюда. От этого гиблого места, каким стало роскошное поместье после твоего ухода.

Смотрю на небо. Оно кажется таким огромным и глубоким, что захватывает дух. Замедляю шаг и останавливаюсь. Прихожу в себя только тогда, когда понимаю, почему любуюсь небесами. Оно такое же серое, как твои глаза.

Горько усмехаюсь и склоняю голову. Теперь иду еще быстрее, смотря исключительно под ноги, но все равно не замечаю торчащий из-под земли корень и почти падаю. Останавливаюсь и снова смотрю вверх. Ничего. Только макушки деревьев. Неба почти не видно — хорошо. Медленно шаркаю ногами по привычной уже дорожке сквозь парк. Вдруг налетает ветер. Он бьет по щекам с такой яростью, что на глаза наворачиваются слезы. Так же, как и ты тогда бил меня по щекам.

Звонкая пощечина.

— От «просто секса», Поттер, дети не рождаются, — тихо говоришь ты, все еще не смотря на меня.

Смаргиваю слезы, когда ветер утихает. Ненужные воспоминания. Тихо вздыхаю и продолжаю свой путь. Вот и скамейка. Сажусь на нее, осматриваясь. Никого. Все так же пусто. Вжимаю голову в плечи и сую руки в карманы. Снова вздыхаю, и изо рта вылетает густой дым.

— Ты куришь? — удивленно спрашиваю я, поворачиваясь на бок.

Я смеюсь, а ты улыбаешься, делая новую затяжку.

Жмурюсь и стараюсь дышать ровнее. Через нос. Дыхание восстанавливается, и я открываю глаза. Тихий ветер качает ветки столь полюбившихся мне деревьев. Листья шуршат под ногами, сбиваясь в кучки. Поправляю сползшие на крылья носа очки. Вдруг что-то привлекает мой взгляд. Пух? Откуда пух в конце октября? Вон еще пушинка, еще… Спустя мгновение я понимаю, что это снег. Он падает большими хлопьями, которые кружатся в воздухе и тают, не долетая до земли. Протягиваю ладонь. Одна робкая снежинка, словно отбившись от остальных, приземляется ровно в центр. Я наблюдаю, как вместо красивых узорчатых переплетений образуется капелька воды. Убираю ладонь в карман. Такой же снег был на Рождество. Много-много лет назад. На четвертом курсе.

— И знаешь что? — добавляет Седрик, — Пойди в ванную комнату для старост. На пятом этаже, четвёртая дверь налево от статуи Бориса Бессмысленного. Пароль "хвойный освежающий". Ну, всё, мне надо идти... хочу попрощаться...

Ты киваешь, и мы вдвоем замолкаем, любуясь рождественским снегом. Крупным, белоснежным.

Остервенело стряхиваю с себя снежинки. Порываюсь встать, но вдруг опять падаю на скамейку. Откуда-то слышится детский смех. Не может быть. Я в самой далекой части парка! Здесь просто невозможно встретить хоть одного человека. Но я отчетливо слышу эти высокие заливистые нотки. Со стоном зарываюсь ладонями в волосы. Очки потеют от частого дыхания, но мне и не надо ничего видеть. Я закрываю глаза. Тот день…

Первое сентября. Ты ушел от меня 12 лет назад. Я не слышал о тебе ни слова. И так завозился с детьми, что вспоминал очень редко. А когда вспоминал, мне было так больно, что Джинни приходилось останавливать мои истерики крайне радикальными методами. Мы делали вид счастливой семьи. Моя жизнь превратилась в спектакль. И весь Магический Мир нам верил. И вот на 1 сентября я встречаю тебя на платформе 9 и три четверти со своей женой и сыном. Сердце сжимается с такой силой, что темнеет в глазах. Но я нахожусь, что ответить детям. Шучу с Роном и Гермионой, которые ни о чем не подозревают. Только Джинни обеспокоенно смотрит на меня.

Поезд трогается, и я старательно машу детям. А потом останавливаюсь, жмурюсь и оборачиваюсь. Нет. Тебя нет. Судорожно оглядываюсь по сторонам, но нигде нет и намека на светлую макушку. Чувствую, как на виске пульсирует жилка. Ты ведь назло мне, да? Сын, жена… Точно. Назло. С благодарность смотрю на Джинни, которой мастерски удалось заболтать семейство Уизли, которые совершенно не заметили мое странное поведение. Одеваю маску примерного отца и мужа.

Из горла вырывается крик. В тот день, год назад, я ушел от Джинни. То первое сентября стало последней каплей. Я слишком люблю тебя, чтобы принадлежать другому человеку. Даже притворно. И вот 415 дней я живу один в поместье Блэков. Время лечит. Но слишком долго. Глубоко вдыхаю, и ноздри щекочет новый запах, которого пару минут назад не было. Ваниль.

Поднимаю голову и встречаюсь с серьезным взглядом серых глаз. Мгновенно вскакиваю и крепко сжимаю тебя в своих объятьях. Ты неловко гладишь меня по спине, и я понимаю, насколько глупо себя веду. Но отпустить тебя нет сил. И воли тоже. Вдруг ты снова исчезнешь? Я не выдержу.

— Поттер, ты как ребенок. Отпусти же! Никуда я не денусь.

Твой голос действует на меня, как ведро с водой. Я разжимаю объятья и делаю шаг назад. Ты усмехаешься.

— Уже за 40, а ума… — качаешь головой, зажимая губами тонкую белую сигарету. — Сколько я тебя искал, ты не представляешь. Спасибо Уизли, за то, что она любезно указала мне путь.

— Джинни? — непонимающе спрашиваю я. Голос от долгого молчания хрипит и кажется совершенно чужим.

Киваешь, выдыхая дым в сторону. А я невольно любуюсь. Ты ничуть не изменился. Только скулы стали острее, да и волосы поредели.

— Поттер, когда ты в последний раз видел себя в зеркало? — поднимаешь ты на меня взгляд, стряхивая пепел.

Бессвязно мычу что-то невразумительное. Ты вздыхаешь.

— А я вот тут погостить к тебе.

К горлу подкатывает комок. Чувствую приближение истерики, которую мне удавалось пресекать последние месяцы лишь чудом.

— Гарри? Ты чего как побледнел? — ты выкидываешь сигарету и хватаешь меня за плечи.

И тут я не выдерживаю.

— Тише, малыш, тише… — ты гладишь меня по волосам, пока я рыдаю у тебя на плече, сжимая в кулаках твою дорогую серебристую мантию. — Все хорошо. Я с тобой. Тише… Успокоился? А теперь мы идем домой. Вместе, да? И красим тебе волосы.

Я смотрю заплаканными глазами на тебя и ничего не понимаю.

— Знаешь, мне кажется, в нашей паре должен быть только один блондин, — смеешься ты, беря меня за руку. — Седина тебе совершенно не идет.

От ощущения твоей теплой ладони на моей коже сердце замирает в сладкой истоме. Я понимаю смысл слов смутно, потому что в голове вертится лишь один единственный вопрос:

— Ты надолго?

— Навсегда, Гарри.