«…Tell me why

Tell me why do you love me, why is it me you want?..» «Tell me why» LaFee

В камине тихо трещали объятые ярким пламенем поленья, и тикали большие настенные часы. Только эти еле слышные звуки придавали комнате «живой» вид, все остальное здесь было словно мертвым. Темные, холодные тона обоев, черные тяжелые занавески на окнах, которые редко когда открывали. Даже огонь в камине был каким-то ненатуральным, будто иллюзия — свет есть, но тепла не ощущается. Холодно. Здесь всегда так.

Гарри вздохнул и еще больше вжался в кресло, будто надеясь согреться. Чего еще можно было ожидать от слизеринцев? Их сердце — просто кусок льда, такой обжигающе холодный кусок, через который очень тяжело пробиться, поэтому они и заковывают себя в лед одиночества. Слизеринцы презирают яркие краски и теплые тона — только потому, что они им незнакомы. Темнота и холод — эта сама их душа.

«Нет, неправда. Он не… такой», — тряхнув головой, отогнал мрачные мысли Гарри.

Пытаясь хоть как-то отвлечься, он начал разглядывать комнату, хотя мрак не позволял многое увидеть. Но ему это и не нужно было. Гарри и так знал наизусть расположение вещей в этой комнате — каждый день, дожидаясь хозяина, он занимался разглядыванием кабинета.

В углу комнаты стоит небольшой черный кожаный диванчик, рядом — книжный шкаф, забитый всевозможными книгами, начиная от учебника по зельеварению за первый курс и заканчивая книгой темномагических заклинаний. Справа от шкафа висит большое резное зеркало, по краям которого изображены змеи, чуть дальше — бар, в котором хранилось множество видов огневиски и, как ни странно, коньяка. Гарри печально усмехнулся — этот бар никогда не бывал полным, хозяин кабинета любил частенько выпить… с тех самых пор. В центре — письменный стол, покрытый черным лаком, и высокое кресло, обитое такой же кожей, что и у диванчика. На столе, как всегда, хаос — разбросанные бумаги, лежащие как попало книги, давно забытая кружка чая, к которой так и не притронулись. Это было странно, учитывая, что аристократы — блюстители порядка.

«Но ведь он не такой».

Единственное, что никогда, ни при каких обстоятельствах, не изменяло своего положения на столе — была фотография. Фотография, глядя на которую, Гарри чувствовал острую боль в груди.

На ней была изображена молодая пара: девушка с золотистыми вьющимися волосами до пояса, милым лицом с четко очерченными алыми губами и темно-синими глазами цвета чистейшего сапфира, обрамленными длинными темными ресницами, и бледный юноша со светлыми, почти бесцветными волосами, острым подбородком и серыми, даже серебристыми глазами. Они улыбались, но улыбки были какими-то чужими, ненастоящими, а в глазах не было той радости, что должны испытывать влюбленные. Просто маска.

Но ему все равно было больно.

Оторвав взгляд от фотографии, Гарри взглянул на часы: почти полдень. Значит, сейчас он придет. И точно, как только часы пробили двенадцать, дверь открылась, впуская в комнату молодого мужчину, закутанного в длинную мантию. Порыв ветра чуть всколыхнул тяжелые шторы и скинул со стола бумагу; теперь белые листки были разбросаны не только на столе.

Мужчина снял с себя мантию, повесил ее на вешалку у двери и, пройдя к креслу, сел и прямо посмотрел в глаза Гарри.

— Здравствуй, Драко, — тихо проговорил тот, отвечая на взгляд. — Я тебя ждал.

Малфой чуть улыбнулся и кивнул, говоря:

— Я знаю. Ты всегда ждешь.

— И как у тебя дела? Не сильно достают? — спросил Гарри, наблюдая, как Драко подходит к бару и достает оттуда бутылку огневиски и бокал.

— Еще как! — тот закатил глаза. — Понятия не имею, как Снейп их терпит, это сущее наказание! Особенно…

— … гриффиндорцы, — закончил за него Гарри. — Я так и думал, что ты это скажешь. А чего ты хотел? Между гриффиндорцами и слизеринцами вечная вражда. Мне казалось, что ты знал, на что идешь, нанимаясь в ассистенты к Снейпу. Кстати, как он, все такой же сальный упырь?

— Да, — Драко прикрыл глаза и усмехнулся, чуть отпив из бокала. — Дети все так же его боятся, а он этим наслаждается. Но я не хочу быть таким, как он, не хочу, чтобы меня боялись.

Гарри широко раскрытыми глазами уставился на Малфоя.

— Но… почему? Ты же всегда…

— Я знаю! — рявкнул он. — Но многое изменилось, ты же понимаешь…

Они замолчали, прислушиваясь к тиканью часов.

— А как там Дамблдор? — нарушил тишину Гарри. — Он все так же раздает лимонные дольки и радует детей своим беззаботным брюзжанием?

— Мог бы сам сходить и посмотреть. Ты теперь там редко бываешь, директор хотел бы с тобой поговорить, — ответил Малфой, откидываясь на спинку кресла и сквозь ресницы глядя на собеседника.

— Не хочется. Снова видеть его грустные глаза и слушать глупые извинения — меня это уже достало. Я теперь, в основном, остаюсь у Рона и Гермионы.

— О, и как они поживают? — поинтересовался Драко, даже не ради интереса, а из вежливости.

— Хорошо. Представляешь, у них скоро будет ребенок, — Гарри радостно улыбнулся. — Если это будет девочка, они назовут ее Роза, а если мальчик — Хьюго. Мне Рон рассказал. В тайне от Гермионы, конечно, а если бы она узнала… Вообще это большой секрет, так что не выдавай меня.

Драко еле заметно напрягся, но Гарри, рассказывая о молодой семье Уизли, не заметил этого.

— Я рад за них, — голос почему-то охрип.

— Я тоже. Все в порядке? — спросил Гарри, увидев, что Драко побледнел.

— Да… — Малфой налил себе еще огневиски.

Гарри продолжал напряженно смотреть на него.

— Не лги мне. Я же чувствую, что что-то не так. Расскажи мне, — мягко попросил он.

— Что не так?! Как у меня может быть что-то не так? — заорал Драко, вскакивая с места и не замечая, что осколки от треснувшего бокала вонзились в ладонь, от чего по руке тоненькой дорожкой потекла теплая кровь. — У меня все отлично! Лучше не бывает!

И, откинув голову назад, он истерично захохотал, но постепенно смех превратился в сдавленные всхлипывания.

— Драко? — Гарри было больно смотреть на такого Малфоя. Малфоя, потерпевшего поражение в борьбе с самим собой.

— Отстань, — отмахнулся слизеринец, быстро вытирая слезы. Быстро подойдя к бару, он схватил новый бокал, наполнил его и залпом осушил.

— Ну, скажи мне… скажи мне почему…

— Я же сказал: отстань, — холодно ответил Драко, не понимая, какую боль он причинил Гарри этими словами.

В комнате снова воцарилась тишина, но такая напряженная, что становилось больно дышать. Малфой почувствовал укол совести за свои слова. Ведь он не хотел так говорить. Просто… просто ему было больно. Но не от ран на ладони, а от ран на сердце. На его покалеченном, разбитом, но освободившемся ото льда сердце.

— Прости, я не хотел, — тихо сказал Драко, снова опускаясь в кресло.

— Я знаю, — прошептал Гарри. — Может, мне лучше пока уйти? Меня же Дамблдор хотел видеть.

— Нет! — Малфой сам удивился своей резкости. — Не уходи… Ты уже ушел когда-то… Но так и не вернулся…

— Но я же здесь, — ответил тот. — Я теперь всегда буду здесь.

— Нет! Это не так! Не так, понимаешь? Я хочу, чтобы ты…

— Я знаю, — снова сказал Гарри. — Но сделанного не вернешь. Мне тоже жаль.

— Жаль? Жаль? Знаешь, что я тогда чувствовал? — прохрипел Драко, чувствуя, как предательские слезы снова наворачиваются на глаза. — Я не хотел жить. Хотел уснуть и не проснуться. И во сне все время видеть… тебя…

— Ты думаешь, я хотел, чтобы все получилось вот так? — с болью в голосе проговорил Гарри. — Если бы у меня был выбор, я бы никогда…

Слизеринец резко поднял голову и посмотрел на него, судорожно вздохнув.

— Он у тебя был!

— Ошибаешься, — мягко ответил он. — У меня его не было. Кстати, все хотел спросить: как Астория могла допустить моего появления здесь?

— А что Астория? — спросил Драко, поняв, что Гарри пытается сменить тему. — Она мне не указ. Это мой дом, что хочу, то и делаю.

— Как по-слизерински, — улыбнулся Поттер. — Но ведь она знает… про нас…

— И что? Все знают.

— Но она ведь твоя жена. Разве это ничего не меняет?

Малфой уронил голову на руки и еле слышно проговорил:

— Я не знаю… Не знаю. Я теперь больше ничего не знаю.

— Но…

— Она ждет ребенка.

Все. Сказал. В комнате стало тихо-тихо, казалось, что время остановилось — тиканья часов больше не было слышно. Даже огонь в камине будто застыл.

— Гарри? — прошептал он, подняв голову и посмотрев в зеленые глаза.

— Я… я вас поздравляю, — было ясно, что все это фальшь: в голосе не было никаких эмоций.

Гарри закрыл глаза, пытаясь не дать слезам побежать по щекам, но одна предательская слезинка все же скатилась из-под закрытых век, и тоненькой дорожкой проделав путь по его щеке, упала на руку.

Чего можно было ожидать… от слизеринцев? Нет. Драко не виноват и не обязан страдать из-за него. Он должен начать жить заново, забыть все, что было, он не должен быть одинок. И Гарри не даст ему быть одиноким.

— Гарри? Я… я не…

— Я вас поздравляю, правда, — на этот раз в голосе чувствовалась радость. Может, не совсем настоящая, но все же она была. — Кто будет, мальчик или девочка?

— Я не знаю, — ответил Малфой, с болью глядя на Гарри. — Еще рано об этом думать, Астория только на первом месяце беременности. Гарри, я…

— Не нужно ничего говорить, — попросил он. — Я на самом деле рад за тебя, ты заслужил быть счастливым.

Драко снова вскочил.

— Счастливым? И это ты называешь счастьем? Вот это? — он неопределенно развел руками. — Нет, это не счастье, с тех пор я больше не был счастлив. С шестого курса, когда ты ушел… А ведь нам тогда было так хорошо вместе.

— Это было самое счастливое для меня время, — сказал Гарри. — Ты это знаешь. И я это знаю. Мы это знаем.

Гарри закрыл глаза, восстанавливая в памяти ту далекую зиму, когда они с Драко начали встречаться. Все-таки странная штука, эта судьба… Иногда она подсовывает такие сложные задачи, которые никак не решаются, и приходится подолгу искать на них ответы, искать до тех пор, пока не сдашься от бессилия, а потом оказывается, что ответ все время был перед носом, только протяни руку, и он твой. Вот так же случилось и с ними, ответ прост: от ненависти до любви один шаг.

— Да, я знаю. Как бы я хотел вернуть время назад…

В комнате снова повисла тишина. Никто из них не знал, что сказать дальше. Громкий хлопок заставил обоих подпрыгнуть и уставиться на внезапно появившегося эльфа.

— Мадам Астория зовет вас обедать, сэр, — пролепетал эльф, испуганно глядя на Малфоя.

— Хорошо, передай ей, что я сейчас спущусь.

Эльф кивнул и исчез.

— Ну что ж, я тогда тоже пойду — сказал Гарри, вставая со своего кресла и посмотрев на Драко. — Раз директор просил, надо сходить.

— А ты ведь еще придешь? — Малфой со страхом ожидал ответа. Гарри мог быть сегодня здесь, а завтра вообще в другой точке страны.

— Я же сказал, что теперь всегда буду здесь, Драко. Теперь даже если ты захочешь, все равно никуда от меня не денешься, — улыбнулся он.

— А я и не хочу.

— Ты иди, обедай, а я пока схожу к директору, узнаю, что он хотел. Заодно, если получится, спрошу у Снейпа про твои успехи.

Драко грустно улыбнулся и направился к двери, но потом резко обернулся, прямо посмотрев в любимые зеленые глаза.

— Но все же, скажи мне, почему ты ушел? Почему? Разве тебя тогда ничего не держало? Даже я?

— Именно из-за тебя я и ушел. Я хотел, чтобы ты был счастлив…

— Ну и где оно? Твое обещанное счастье? — Малфой изо всей силы ударил кулаком об стену. Ему было плевать на боль, боль была в его душе. — Где?! Что-то я пока его не заметил! — истерично выкрикнул он.

— Порой судьба обходится с нами слишком жестоко, — прошептал Гарри, — ты же знаешь, за все нужно платить… И мы заплатили.

— Да, заплатили! Собственным счастьем за эту чертову победу, — слезы злости снова навернулись на глаза. — Если бы я знал, что цена будет так высока, то ни за что не отпустил тебя.

— Но все же я благодарен судьбе…

— ЧТО? — теперь слезы уже потекли по бледным щекам. — Ты…

— … потому что теперь я уверен, что мы всегда будем вместе. Навсегда. Ведь даже смерть не смогла разлучить нас… — проговорив это, Гарри улыбнулся и исчез.

Драко еще долго смотрел на опустевший портрет, висящий над камином, но он чувствовал, что скоро Гарри опять вернется. А сейчас комната была какой-то чужой, будто незнакомой, на душе стало так пусто. Мужчина глубоко вздохнул и отвернулся от картины.

Дверь чуть слышно скрипнула, закрывшись за его спиной. И только в камине тихо трещали объятые ярким пламенем поленья, и тикали большие настенные часы, отсчитывая время до их следующей встречи. И пусть один из них уже мертв, они оба знали, что их любовь бессмертна…